Три дня Франция искала даму в бежевом пальто, что было довольно наивно, так как ей нетрудно было пальто переменить. Других же улик не было. Поэтому Плевицкая не была привлечена к ответственности судебной властью. Она попалась только через несколько лет, когда был похищен генерал Миллер, в то время возглавлявший Воинский Союз.
Кем был похищен Миллер, осталось неизвестным. Возможно, что немцами, так как Миллер, несмотря на свою фамилию, был определенный сторонник английской ориентации. Письмо, написанное Миллеру с приглашением на тайное свидание, было подписано явно немецкими псевдонимами и даже шуточными. Один из них был «Штромен»[44]. Другой псевдоним я не помню, но он был в этом же роде.
Миллер, конечно, был крайне неопытен в таких делах. Идя на тайное свидание, он не был сопровождаем издали своими друзьями, прием элементарный. Однако Миллер оставил в канцелярии РОВС’а письмо, которое приказал вскрыть, если он не вернется в таком-то часу. В этом письме было сказано, что о свидании знает генерал Скоблин. Этот генерал когда-то, во время Гражданской войны, командовал лучшим в Белой армии Корниловским полком и был вне подозрений. Но он был мужем Плевицкой.
Письмо Миллера читалось вслух в присутствии нескольких человек. Читал генерал Кусонский. В числе слушавших был и муж Плевицкой. Естественно, что после произнесения фамилии генерала Скоблина взоры всех присутствующих обратились на него. Но его уже не оказалось в канцелярии. Он ловко ускользнул. Все бросились искать его вниз по лестнице, то есть по направлению к выходу, но потом выяснилось, что он убежал вверх, где заранее приготовил конспиративную комнату.
По французским законам жену нельзя привлечь за недонесение на мужа. Плевицкую привлекли за соучастие. На суде происходили весьма волнительные сцены. На скамье подсудимых была Плевицкая, а на скамье свидетелей — госпожа Миллер. Последняя, рыдая, просила Плевицкую, с которой была дружна, сознаться, а Плевицкая, также в слезах, отвечала, что ничего не знает. Присяжные, очень раздраженные, что среди белого дня похищают людей, дали Плевицкой десять лет тюремного заключения. После шести лет она умерла в тюрьме.
Я немного знал Плевицкую не только по концертам. Однажды Михаил Стахович, орловский губернский предводитель дворянства, член Государственной Думы, а потом и Государственного Совета, пригласил меня обедать к себе, сказав:
— Будем обедать втроем, с Плевицкой.
Она немного запоздала, Стахович нас познакомил.
— А я думала, что вы рыжий и с бородой, — отреагировала она на меня.
Так она думала, потому что сам Стахович был именно такой. Потом она
посмотрела на меня еще внимательнее и сказала:
— Я ужасно замерзла. Пожалуйста, разотрите мне спину.
Я исполнил ее желание, находя естественным, что певица позволяет обращение в вольном стиле. Стахович еще добавил в этом жанре:
— Посмотрите ее зубы. Все тридцать два!
Она охотно показала зубы, и ее улыбка была очаровательной, что помогало ей петь, как Вяльцевой.
Затем мы сели обедать. Обед был великолепный. Стахович выпил немного водки, Плевицкая и я пили только шампанское. Когда обед кончился, принесли так называемую народную цитру. В этом струнном инструменте всего несколько аккордов, и играть на нем совсем просто. Певица поставила перед собой книжку стихов, которую написал специально для нее какой-то молодой поэт. Глядя в нее и аккомпанируя себе на цитре, она импровизировала свои собственные мелодии. Пела негромко, и было это поистине прекрасно. Но еще занимательнее стало, когда она, разрумяненная шампанским, стала рассказывать о своей молодости. По профессии она была ткачиха. Я совершенно отказываюсь передать ту поэзию, которую она внесла в этот рассказ о шелковых нитках, о рисунках, которые она выплетала в простой крестьянской избе. Это было лучше, чем ее пение с эстрады. Словом, это был прекрасный вечер, подействовавший как-то освежающе среди тоскливых заседаний, посвященных суровостям войны.
Глава II
ПЕРЕЕЗД В БОЛГАРИЮ И ПОХОД В КРЫМ
(УТРАЧЕНА)
Глава III
ВОЗВРАЩЕНИЕ В БОЛГАРИЮ
На судне находилось пять человек: боцман, моторист, Мария Дмитриевна, молодой офицер из духовного звания по имени Сева и я.
Пришел какой-то нижний чин из болгар. Сказал, чтобы никто не уходил с корабля, и ушел. Но мы не вняли его словам. Моторист вскоре ушел, сказав, что он идет в Красный Крест. Через некоторое время болгарский унтер пришел опять.