С устранением Ежова репрессии не закончились. В июне 1940 года вышел новый декрет, согласно которому прекращение работы или отсутствие на работе считалось противозаконным действием. Уход с работы без разрешения директора карался заключением в тюрьму на срок от двух до четырех месяцев; отсутствие или опоздание без уважительной причины — на срок до шести месяцев исправительных работ на рабочем месте с вычетом 25% заработка. Рабочий день увеличился на два часа, при этом ставка заработной платы и сама зарплата оставались на прежнем уровне. В результате декрета было осуждено более двух миллионов человек.{531} Местные судьи, используя политический опыт террора, организовали показательные судебные процессы над рабочими, не выполнявшими установленные правила. На текстильной фабрике «Красная роза» районный судья устроил показательный процесс над работницей, опоздавшей на работу Женщина жила в 30 километрах от Москвы. Каждый день она со своими двумя маленькими детьми больше километра шла пешком до железнодорожной станции, садилась на электричку в Москву и оставляла детей в яслях, расположенных далеко от работы. Она пришла на суд вместе с детьми, судья занялся рассмотрением ее дела только в 11 часов вечера. Дети и мать рыдали, пока длилось разбирательство. Ее приговорили к четырем месяцам принудительных работ с вычетом 15% из зарплаты. Она вернулась домой далеко за полночь и на следующий день снова опоздала на работу. Другую работницу текстильной фабрики в Ярославле осудили за то, что она без разрешения ушла с работы после того, как получила письмо, в котором сообщалось, что ее пожилая мать заболела. Шестьсот рабочих следили за ходом судебного разбирательства. Она плакала во время суда. Ее приговорили к трем месяцам лишения свободы, взяли под стражу и отправили в тюрьму Огромная толпа рабочих, громко возмущаясь несправедливым приговором, проводила ее до ворот тюрьмы. Шверник написал гневное письмо наркому юстиции, требуя положить конец судебным разбирательствам в связи с нехваткой рабочих рук.{532} Но вынесение обвинительных приговоров не прекращалось. С 1940 по 1952 годы 17 млн. человек были признаны виновными в нарушении закона — с целью укрепления трудовой дисциплины. Из этого количества 3,9 млн. человек были арестованы. Эти рабочие, совершившие ошибку, теперь составляли большинство осужденных.{533}
Репрессии, начавшиеся с устранения «террористов», распространились на бывших оппозиционеров, на преданных членов партии, на крупные социальные и этнические группы, которых подозревали в политической измене. Отражая угрозу «террористов», Сталинское руководство отменило гражданские свободы, наделило властными полномочиями полицию, нарушило нормы закона. Со временем репрессии затронули и рабочих — ту самую социальную группу, права которой защищала революция. Простые люди активно участвовали в охоте на затаившихся «врагов» и «террористов», и эти же простые люди заполняли тюрьмы и лагеря.
Эта книга начинается словами горняка, и было бы уместным закончить ее словами шахтера. В 1930 году молодой рабочий угольной шахты написал письмо Сталину, протестуя против судов над рабочими за нарушения трудовой дисциплины. Он поднял вопрос о том, являются ли репрессии эффективным средством для построения свободного и справедливого государства. Он написал: «Суд, как говорил Вышинский, — это мера перевоспитания для тех людей, которые трудно поддаются убеждению или разъяснению. Значит, из всего этого можно сделать один общий вывод, который покажет следующее: для того, чтобы массы были сознательными и имели свою воинскую дисциплину (закон), должны были ввести суд. Теперь посмотрим у нас: население — 193 миллиона. И в будущем у нас окажется такая картина: пройдет этот страшный суд, и все будут подсудимыми… И что может получиться, Иосиф Виссарионович, если окажется 100 миллионов подсудимых? К чему может привести эта масса?»{534} ,[74] Сталин не ответил на вопрос молодого шахтера, хотя на него ответили профсоюз и райком партии. Они начали собирать сведения против него.
74
Письму молодого шахтера Сталину было уделено огромное внимание: его перенаправили в ВЦСПС, оттуда — в ЦК Союза рабочих угольной промышленности. Руководитель профсоюза передал это письмо профсоюзному инструктору, который провел тщательное расследование личности автора, а затем направил письмо в райком партии с просьбой организовать для шахтеров лекцию о невыходе на работу без уважительной причины.