Дзиросабуро было тогда тридцать пять, Мива — старше на год. Видно, в нем так силен был дух соперничества, что он от избытка переживаний не смог нанести точный удар.
— Хотел покрасоваться, да перестарался, — сказал он тогда с натянутой улыбкой.
— Казалось, ничего особенного не произошло. Но однажды Дзиросабуро привелось сопровождать даймё,[191] направлявшегося в Эдо на санкин. Когда процессия находилась между Оивакэ и Каруидзава, Дзиросабуро вдруг потеряли из виду. Потом его нашли мертвым со следами ран от меча у подножия перевала Усуи. По-видимому, он был убит в схватке — его пальцы крепко сжимали обнаженный меч.
Один человек видел, как это произошло. По его словам, Дзиросабуро вошел в рощу вместе с одним ронином.[192] Ронин вдруг обнажил меч и напал на Дзиросабуро, который, видимо, не стал биться всерьез и лишь отражал удары противника. Настолько явной была разница в их мастерстве.
Видел это деревенский староста, который часто приходил на заставу Усуи и поэтому в какой-то мере в искусстве Кэндо разбирался. Он как раз гадал, чем же все это кончится, когда вдруг из тени деревьев появился еще один ронин и, обнажив меч, неожиданным предательским ударом рассек Дзиросабуро бок. Тот обернулся, и ронин разрубил его спереди, сверху вниз.
Мива в той процессии не было. Вполне вероятно, что это он нанял ронинов, чтобы расквитаться за прошлую обиду. Доказательств не оказалось, но многие в этом не сомневались.
Так или иначе, у семьи Дзиросабуро отняли родовое имя. Причиной было не столько то, что он запятнал себя ссорой с неизвестным ронином, сколько то, что самовольно оставил процессию…
— Ах, вот оно как… — Тору несколько раз кивнул. Нечто подобное он и предполагал. И вопрос Сакаэ, что будет, когда научишься владеть мечом, теперь показался ему вполне простительным. — Понял. Если узнаешь что-то еще, оповести меня.
— Слушаюсь. Однако позвольте спросить, какие у вас планы насчет этого молодого человека, Сакаэ?
— Никаких. Ничего особенного я с ним делать не собираюсь. Уж не знаю почему, но он меня занимает.
Тору слегка улыбнулся.
Несколько дней спустя неожиданно пришел Сакаэ. В руках у него был сверток — сушеная хурма, завернутая в солому.
— Это вам, — проговорил он и неловко протянул сверток Тору.
— О! Ну и ну… — Тору с недоумением взглянул на юношу: с чего это он вдруг?
Сам он в это время занимался боярышником сандзаси в цветочном горшке. Присев на дощатый пол веранды, он поставил горшок рядом с собой.
— Иди сюда, садись.
— Слушаюсь.
Сакаэ, не церемонясь, присел рядом. От его тонкой белой шеи пониже затылка пахнуло кисло-сладким запахом.
— Эта хурма поспела возле нашего дома. Прошу угоститься, — начал он с обычного приветствия.
— Тебе самому пришло в голову принести хурму?
— Нет, матери. Она и сушила ее.
— Так я и думал.
Тору стало смешно — парень говорил все без утайки.
— Вот видишь, мать — любая мать и в любое время — только и думает что о своем ребенке. Я с радостью принимаю ее подарок и хочу тем самым выразить уважение к ней и ее заботливому сердцу.
— Вы так полагаете?
В тоне Сакаэ послышался легкий протест.
— Ты разве не вдвоем с матерью живешь?
— Именно так.
— И что же, не знаешь, что у нее на душе?
Сакаэ промолчал.
— Меня тоже воспитали женские руки. Но моя мать была человек сильного характера. Всегда сердилась на меня — во что бы то ни стало хотела, чтобы я прославил имя нашего самурайского рода. Твоя мать разве не такая же? Ведь она тоже, я думаю, стремилась воспитать тебя так, чтобы ваш род смог вернуться в сословие самураев?
— Вовсе нет.
— Ты просто не знаешь об этом. Я слышал, что отец твой принял нежданную смерть, верно? Твоя мать наверняка больше всего желает отомстить за его гибель и восстановить родовое имя.
— Моя мать не желает ничего подобного. Жизнь самураев ей давно уже опостылела. Ей хочется, чтобы я по возможности работал в поле, женился бы, как положено, на хорошей местной девушке и чтобы жили мы тихо и спокойно.
Тору невольно выпятил губу. Он совершенно оторопел.
— Ну что же, это тоже жизнь. Ее ведь можно прожить по-разному — в этом нет ничего плохого. Но тогда зачем же ты ходишь в школу и так усердно изучаешь искусство владения мечом?
191
Даймё — крупные феодалы-землевладельцы, которые после объединения Японии обязаны были подолгу жить в новом политико-экономическом центре страны г. Эдо (ныне Токио) и служить при дворе сегуна — во избежание возможных смут и заговоров. Приезд в Эдо назывался санкин.
192
Ронин — самурай, лишившийся сюзерена и не получающий рисовый паек. Такие люди нередко становились разбойниками.