Сложилось полное ощущение вмешательства Провидения и предопределенности происходящего, когда Бёртон взялся за постановку новой экранной версии классической детской книги Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика». Два могучих творческих таланта со сходным мрачным юмором и склонностью ставить все с ног на голову уже встречались раньше, когда Бёртон продюсировал фильм «Джеймс и гигантский персик». Еще более интригующей была новость, что будущий фильм вновь, впервые после «Сонной Лощины», воссоединит Бёртона с Джонни Деппом. Продолжение их сотрудничества дало прекрасный результат: это лучшее создание каждого из них, хотя их работа в паре неизбежно приводит к столь большим ожиданиям, что Бёртон испытывает из-за этого психологический дискомфорт. «В начале карьеры ты буквально сражаешься, чтобы добиться своего, но ощущаешь при этом, что свободен. Это удивительное чувство, которое приходит, когда от тебя не ждут ничего особенного, — говорит режиссер.— Если же у людей есть на твой счет определенные ожидания, удивить их гораздо труднее».
И все же этот союз еще раз явил миру нечто не просто удивительное, но, по сути, не имеющее аналогов. Как объясняет Депп в предисловии, а Бёртон в главе, посвященной фильму, чтобы создать Вилли Вонку, они извлекли из глубин памяти воспоминания о телевизионных ведущих времен своего детства, и результат был поразительным: герой оказался странным и даже жутковатым, но если бы сам Роальд Даль был жив и увидел его, он не удержался бы от смеха. И хотя версия «Чарли и шоколадной фабрики», предложенная режиссером, — чрезвычайно точное перенесение на экран мира Роальда Даля, фильм в то же время является квинтэссенцией бёртоновского стиля — это некое причудливое буйство великолепного цвета, потрясающего замысла и восхитительной фантазии. Почитателям книги (а их миллионы) картина дает все, чего они ждут от нее, но тем не менее таит в себе массу сюрпризов.
«Кошмар перед Рождеством», когда вышел на экраны, не был хитом «пиксаровского» масштаба, но в последующие годы полюбился многим. Он породил новую разновидность игрушек, до сих пор пользующихся популярностью. Бёртон давно замышлял новый проект, в котором дал бы волю своей любви к покадровой мультипликации, в особенности к фильмам Рэя Харрихаузена[15].
Он создал «Труп невесты» — сказку на все времена, непревзойденную по тону и стилю. В мире, где доминируют компьютерные образы, Бёртон постоянно возвращается к своим кропотливо и детально разработанным средствам выражения, к искусству, творимому исключительно вручную, — именно оно, по его мнению, несет подлинные чувства. «Это нечто невысказанное, подсознательное — вот почему я люблю это, — говорит он, — то, что нельзя выразить словами, нечто осязаемое, волшебное, таинственное. Я знаю, что это можно получить на компьютере, — некоторые вещи на компьютере получаются лучше, — но эмоциональный отклик дает именно то, что сделано вручную, для меня, во всяком случае. Может быть, дело в том, что меня мучит ностальгия, но я действительно верю в эти средства выражения».
На создание «Трупа невесты» Бёртона вдохновило некое стихотворение XIX века с восточноевропейским сюжетом, рассказывающее о нервном, застенчивом женихе по имени Виктор, который помимо его воли оказывается накануне своей свадьбы с Викторией околдован невестой-трупом, давшей название стихотворению. В результате жених попадает в западню — в царство мертвых. В этом фильме многое узнаваемо по предшествующему творчеству Бёртона: сюжет тематически перекликается с «Битлджусом» и «Сонной Лощиной», Виктор, озвучиваемый Джонни Деппом, — типичный бёртоновский протагонист, а взаимная перестановка двух миров — страна живых в фильме «мертвее» царства мертвых — успокаивающе знакома. Неслучайно и такое совпадение: Виктор выглядит точь-в-точь как повзрослевший маленький мальчик из «Винсента», то есть сильно смахивает на самого Бёртона. «Ребенок не умер во мне, — говорит режиссер. — Я действительно испытывал такие чувства и признался себе в этом, когда фильм был закончен. Любой проект пытаешься сделать близким тебе лично».
Марк Солсбери
ИНТЕРВЬЮ
Детство в Бербанке — Калифорнийская школа искусств
Тим Бёртон, старший сын Билла и Джип Бёртон, родился 25 августа 1958 года в Бербанке, Калифорния. Его отец работал в центре отдыха и развлечений бер-банкского парка, мать владела магазином подарков «Кошки плюс», где все товары тем или иным образом были связаны с кошачьей тематикой. Второй их сын, Дэниел, — художник, ня три годя младше Тима. Дом Бёртонов находился как раз на подлетной трассе бербанкского аэропорта. Тим часто лежал в саду, глазея на самолеты, летающие над головой, и подсчитывая время появления инверсионного следа. С двенадцати до шестнадцати лет он жил у бабушки в том же Бербанке, а потом переселился в маленькую квартирку над принадлежавшим ей гаражом. Чтобы оплатить это жилье, приходилось после школы работать в ресторане. Расположенный в пригороде Лос-Анджелеса Бербанк был, да и поныне остался, предместьем Голливуда. «Уорнер бразерс», «Дисней», «Коламбиа», Национальная телерадиовещательная корпорация — все они имели здесь свои студии, но в остальном Бербанк изначально представляет собой американский рабочий пригород. Бёртон, однако, с детства испытывал отчуждение к этой среде, что позднее и покажет в фильме «Эдвард Руки-ножницы». Действительно, легко увидеть юного интроверта Тима Бёртона в Эдварде — пришлеце в земле чужой[16] — перенесенном из своего замка на вершине холма в некую выдержанную в пастельных тонах версию пригорода. В детстве Бёртон, по собственному признанию, иногда давал волю дремавшим в нем разрушительным инстинктам: отламывал головы игрушечным солдатикам и терроризировал соседского малыша рассказами о высадке инопланетян. Спасения от повседневности юный Тим искал в кинотеатре или перед экраном телевизора, когда демонстрировались фильмы ужасов.
Если вы не из Бербанка, то можете подумать, что это столица кинематографического мира — ведь вокруг сплошные киностудии, — однако он был и остается типичным пригородом. Забавно, что районы вокруг Бербанка стали менее провинциальными, но сам Бербанк ничуть не изменился. Уж не знаю, как и почему, но это место окружает какой-то таинственный щит: это некая всеамериканская земля.
Ребенком я был чрезвычайно сосредоточен на себе самом. Мне нравилось думать, что я все воспринимаю не так, как другие. Я делал все то, что любят делать другие дети: ходил в кино, играл, рисовал. Ничего необычного. Гораздо необычнее сохранять желание делать все это, и когда становишься старше. Наверно, в школе я был тихим ребенком. Толком я себя не осознавал: я не очень хорошо все помню, словно меня несло по реке событий. В общем, не лучшие годы моей жизни. Я не плакал во время прогулок и не рассчитывал на то, что дорога будет все время идти под гору. И у меня были друзья. Я никогда по-настоящему не ссорился с людьми, но и не слишком старался удержать друзей. Такое чувство, будто людям хотелось не нарушать моего одиночества, уж не знаю почему. Словно я распространял вокруг себя некую ауру: «Оставьте меня в покое, черт вас возьми!» Какое-то время я выглядел так, будто меня вызвали на пробы для «Семейки Брейди»[17]: на мне были брюки клеш и коричневый домашний костюм. Но панк-музыку я любил: она помогала мне, давала хороший эмоциональный заряд. Друзей у меня было немного, но в кинотеатрах шло достаточно всяких причудливых фильмов, так что можно было подолгу обходиться без приятелей и смотреть каждый день что-нибудь новенькое — эти фильмы словно вели с тобой диалог.