– Люблю стабильность, – сделал вывод Фэйт. – Ну так и зачем ты ко мне на самом деле пришла, госпожа аль’Кхасса?
Тайра подошла к нему поближе.
– Фэйт – это ведь ваш псевдоним?
– Не совсем, но близко к тому.
– Значит, и вашу французскую фамилию монсальватский Мастер-Целитель по-английски прочел, – ухмыльнулась Тайра своему предположению.
– Я даже спрашивать не стану, откуда ты знаешь про Мастера-Целителя и его трудности с французским, – недовольно буркнул Фэйт.
– А вы, наверное, и с Лероем знакомы? – Тайра улыбалась.
– Мы с Лероем не просто знакомы, мы, можно сказать, друзья по несчастью. Ты пришла, чтобы напомнить мне неприятные моменты из моего прошлого?
– Нет, не за этим.
– Тогда зачем?
– Вы ведь не взяли плату с Ишанкара за свою работу?
– Не взял.
– Почему?
– Не твое дело, – проникновенно сказал Фэйт.
– Я так и думала, что вы не ответите.
– И зачем спрашивала?
Тайра вынула из Арсенала тоненькую золотую цепочку с небольшой подвеской.
– Я не знала, как вас благодарить, доктор Фэйт. Думала, что можно подарить человеку, у которого все есть? А потом решение как-то само собой сложилось. Это вам. – Она взяла его за руку и осторожно опустила подвеску ему на ладонь. – Это буква «эйч».
– Буква «эйч»? – переспросил Фэйт, и в его голосе не было ни одной из так любимых им ехидных и презрительных интонаций.
– Буква «эйч». Я знаю, что ее у вас нет, но она точно должна быть, – Тайра улыбнулась.
Фэйт внимательно смотрел на подвеску, старательно складывая факты в единое целое, а потом поднял взгляд на Тайру.
– Это игра слов5, доктор Фэйт. В Ишанкаре это любят.
Она развернулась и со спокойным теперь сердцем пошла к двери.
– Госпожа аль’Кхасса, – позвал ее Фэйт.
Тайра обернулась к нему, приложила руку к груди, поклонилась по всем правилам ишанкарского Церемониала и вышла вон.
Фэйт двумя пальцами взялся за цепочку и поднял подвеску на уровень глаз. Некоторое время он стоял, наблюдая, как литера «эйч» чуть покачивается и поблескивает в свете ламп, потом решительно разомкнул застежку и закрыл ее уже на своей шее. Спрятал подвеску под сорочку, сел в кресло, закинул ноги на стол и улыбнулся, впервые за долгое время не боясь, что кто-нибудь увидит его таким, каким он уже давно не видел себя сам.