– Это не я так решила. Тем, кто сидит наверху, показалось, что уже хватит.
– Он попросил меня найти убийцу.
– Он упорный. А ты ему что сказал?
– Что я уже не работаю.
Сванхильд в кулуарах обмолвилась, что причиной смерти Сигюрвина, как она сразу определила, стала черепно-мозговая травма. Два удара по затылку размозжили череп и привели к гибели. На руках Сигюрвина не было ни малейшего признака того, чтоб он защищался. Ногти были чистыми, тщательно подстриженными. Он недавно побывал в парикмахерской. Чтобы исследовать его внутренние органы, им сначала надо было дать оттаять. При вскрытии у Сванхильд так замерзли пальцы, что ей пришлось держать подле себя миску с теплой водой, чтоб время от времени согревать их. Содержимое желудка Сигюрвина говорил о том, что незадолго до гибели он поел: гамбургер и картошку фри, очевидно, в какой-нибудь забегаловке. В карманах у него ничего не обнаружилось кроме ключей от дома и кошелька. Все считали, что после работы и скандала на стоянке он ненадолго зашел домой и сменил деловой костюм на более удобную одежду, а потом снова сел в машину, купил фастфуда и поехал к цистернам с горячей водой на Эскьюхлид. В ту пору, когда его розыски были в самом разгаре, специально проверяли, не видели ли его в ресторанах быстрого питания или в закусочных на бензоколонках, но никто не мог этого подтвердить.
В свое время расследование не выявило в жизни Сигюрвина никаких вредных привычек или связи с преступным миром: ни с наркодилерами, ни с рэкетирами или ворами, – и уж подавно ни с какими более закоренелыми преступниками. Он исправно руководил своей фирмой, и у него работало множество людей, которые хорошо отзывались о владельце – своем начальнике. Что Сигюрвину могло понадобиться у цистерн, – неизвестно. В то время они стояли пустые, запущенные, а раньше из них поступала горячая вода с Эскьюхлид в город под действием силы тяготения. Когда пропал Сигюрвин, среди этих цистерн только играли дети. Они писали на их стенках, забирались внутрь, а некоторые даже отваживались залезать на самый верх – что конечно же было смертельно опасно.
– Значит, Сигюрвин встретил у старых цистерн на Эскльюхлид какого-то человека или людей и уже с ними поехал на ледник – если убили его все-таки там? – спросил Конрауд.
– Да, но он не был в теплом комбинезоне или другой походной одежде, – сказала Марта. – Тогда тот, с кем он поехал, должен был дать ему свою такую одежду, а потом снять ее с него, – а это получается маловероятная ситуация.
– Сигюрвин пропал в феврале, а одет не так, чтобы очень тепло: рубашка и легкая куртка. Он не собирался долго пробыть на улице.
– Нет, – согласилась Марта. – А еще он в кедах. В общем, он и из машины-то выходить не собирался. В последний вечер, когда его видели, у нас в Рейкьявике погода была отличная. С начала года нападало много снега, а потом потеплело, но после этого снова подморозило. Когда Сигюрвин пропал, на улицах было пустынно. Ты это наверняка помнишь.
– А может, его силой заставили ехать на ледник? Он садится в свой джип – и вдруг оказывается, что он едет к леднику? Там доходит до драки, и он получает удар по голове? Или он туда по своей воле поехал?
– Вскрытие показало, что его отвезли туда уже после смерти. Он начал коченеть, и ткани стали разлагаться.
– Но почему ледник? Что там на вершине Лангйёкютля? Почему он отвез Сигюрвина именно туда?
– Хьяльталин? Не знаю.
Конрауд пожал плечами, признавая свое поражение. Он помнил, как они нашли машину Сигюрвина. Ее объявили в розыск, и вскоре поступили сведения, что на вершине Эскьюхлид обнаружен красный джип «Чероки». Конрауд часто думал об этом джипе, потому что ему и самому хотелось такую машину: он считал, что она красивой формы и вполне вместительная, и интерьер интересный, и рычаг переключения скоростей на руле. Но если б у него были средства на такую машину, он не стал бы брать красную, лучше уж белую… К цистернам для горячей воды вела грунтовка, а в ее конце стоял джип – один, брошенный. Сигюрвина тщательно искали на Эскьюхлид и в его окрестностях, со служебными собаками – но безрезультатно. На грунтовке и возле цистерн было множество следов от колес, и с тех, что были ближе всего к джипу, были сделаны слепки. Было невозможно сказать, чтоб вокруг джипа происходила какая-то борьба. Человеческих следов на твердом грунте видно не было. Вершина Эскьюхлид была любимым местом для игр детей и смотровой площадкой, откуда открывался вид на город во все стороны, до самого залива Факсафлоуи и на запад до ледника Снайфетльсйёкютль, на Хетлисхейди, горы Блауфьётль, Эсью[11] и полуостров Рейкьянес.
– Вы навещали Хьяльталина в больнице? – спросил Конрауд, допивая из чашки. С тех пор, как он работал в этом месте, кофе здесь лучше не стал.
– Нет, – ответила Марта. – В тюрьме ему стало хуже, и после того, как его выпустили, он отправился прямиком в Центральную больницу. Его врач не ожидал, что все произойдет так быстро.
– Наверное, он испытал шок, когда Сигюрвин через столько лет нашелся, – заметил Конрауд.
– Да уж, можно представить.
– Но он ничем себя не выдал, когда я с ним виделся. Лежал на своей постели, спокойный, сдержанный. Конечно, в таком состоянии у него были совсем другие заботы.
– И он не сообщил ничего нового?
– Нет. Все твердил, что невиновен.
– Ты собираешься с этим что-то делать?
– Я не могу «с этим что-то сделать», – ответил Конрауд. – У меня возможности нет.
– Он просил тебя помочь ему.
– Да.
– И?
– Никаких «и»! Ты его спрашивал про ключи от машины Сигюрвина?
– Он про них ничего не знал, – ответила Марта. – А ты его о них спрашивал?
– Я не знал, что их недосчитались. Когда я встречался с Хьяльталином, Сванхильд все еще исследовала тело. У Сигюрвина в кармане были ключи от дома и кошелек, а ключей от джипа не было. Согласись, это ведь странно? У кого же тогда его ключи?
Марта пожала плечами, как будто он мог с таким же успехом ждать ответа от ветра.
– Как-то это все халтурно выглядит, – сказал Конрауд. – Как будто работу до конца не доделали.
– В жизни не встречала такого отъявленного упрямца, как Хьяльталин, – заметила Марта, немного помолчав. – Он ведь знал, к чему все идет, когда мы его выпустили, знал, что ему осталось недолго.
– И ведь утверждал, что он Сигюрвина пальцем не трогал, – сказал Конрауд. – Хотя ему было нечего терять. Он же все равно был при смерти.
– И он продолжал все полностью отрицать, – произнесла Марта, смяла стаканчик из-под кофе и выкинула в мусорное ведро.
Сына Конрауда звали Хугоу, он работал в Центральной больнице и был специалистом по реабилитации инвалидов. Он постоянно ездил на конференции по всему миру вместе с женой – владелицей магазина в торговом центре «Крингла». Их дети часто гостили у Конрауда и Эртны, пока супруги были в разъездах, – двое бойких мальчишек, обожавших бабушку с дедушкой. Этим близнецам исполнилось двенадцать лет, и хотя они уверяли, что могут сами позаботиться о себе, о том, чтоб оставить их одних, не могло быть и речи. Конрауд взял их на несколько дней к себе и пообещал сводить их в кино. Они выбрали фильм – очень плохой боевик, абсолютно незнакомый Конрауду, с какой-то дутой голливудской звездой, рубившей полчища противников в капусту.
Он радовался, что внуки гостят у него, и он пытался их развлекать, хотя и подозревал, что родители вконец избаловали их. Вмешиваться в воспитание детей он не собирался. Больше всего его удивляло, как много у бедных ребят нагрузки: всю неделю их посылают туда-сюда, во всякие спортивные секции, музыкальные школы, курсы искусств и прочее, чего и не упомнишь.
– У этой публики амбиций выше крыши, – сказала как-то сестра Бета, когда однажды разговор зашел об этом.
Конрауд отвез мальчиков в школу утром, после школы повез на урок игры на гитаре, а потом они отправились в кино. Их гитары лежали в багажнике джипа, и когда вечером все вернулись домой, Конрауд попросил внуков показать, как они научились играть. Но те отказались, сказали только, что, мол, хватит с них и скуки на этих занятиях. Затем они оккупировали телевизор в гостиной, притащив туда свою игровую приставку, и пока не пришла пора спать, витали где-то в другом мире. Это было в пятницу, дальше предстояли выходные, так что Конрауд позволил им долго не ложиться. В полночь позвонил из Гётеборга его сын и велел ему отправить мальчиков спать. Он послушался.
11
Гора, расположенная к северу от Рейкьявика, отделенная от него заливом, хорошо видная из западных и центральных районов города.