И Вася налил из бутылки в стакан; выпивая, как-то смотрел в потолок.
— Что-то сосной пахнет, — сказал он. — Странная штучка, а хорошо… Немного сладко.
— Это десертные вина, — говорю я.
Ко мне подходит Герасим и говорит на ухо мне: «Вы велите, Кинстинтин Лисеич, этого вон, в темной бутылке, испробовать. Там ром с полынью и перцем варен, так узнают тады».
Юрий попробовал ром, ничего не сказал, только зажмурился. И налил Павлу Александровичу. Тот, выпив, вскочил из-за стола, глаза у него вертелись, как колеса.
— Ух! Ну и крепость! Ух ты, черт!
— Вот попробуйте роз-мадеру, вот ликер какой! — восхищался Коля Курин. — Мне бы достать бутылочку, я бы одну угостил… Хорошенькая. Она в кружке малагу пила, ее угощал Страхов — такая жирная рожа. Я бы этим ликером живо у него бы ее отбил…
— Да-а… — говорит Павел Сучков, — это класс. Странно, попали к нему на такие аглицкие штучки. Ром такой, морской; ужас. Это в море пить только, а у нас на суше невозможно.
— Ну-ка, налей-ка мне рюмку этого рома, я еще с рябчиком.
Ром произвел впечатление на всех. Говорили: «Ну, что у нас… не могут сделать. После него водка просто вода — и пить не стоит». Я думаю: «Ром этот Княжев сочинил — спирт и жженый сахар, перец клали. Странно, а понравилось». Поговорили о том, что как всё умеют делать за границей. Приятели, выспавшись, пошли на охоту. Застрелили зайца, а на обед опять настряпал я грачей, куропаток и уток, которых мне принес Герасим.
Изжарила Афросинья уток с груздями и куропаток с вареньем брусничным. Куропатки назывались горными, а утки руанскими — все из-за границы.
Кушая, говорил гофмейстер:
— Ел я в самых лучших ресторанах, но не то… Руанская утка — замечательна.
— Ну, — говорю я ему, — там подадут простую крякву, а счет подадут на руанскую; куропатку — скажут, горная, а окажется просто курица.
— А все может быть… — сказал гофмейстер, запивая роз-мадерой. — Вино исключительное, но совершенно оригинальное. Ну, там делают… Европа…
— Это Беренс у себя сам там делает, — говорю я.
— Ну да, пожалуй, — говорит Павел Сучков. — Знаешь, это все дамские вина — хороши, но сладковаты.
Только вечером, когда за столом мирно горела лампа и приятели мои слушали, как охотник Герасим им рассказывал про случаи на охоте, что в Ивановом озере, недалеко отсюда, такие звери живут, что просто страх берет: «Водяные… и вот — злы. Хвост рыбий, а сама она кошка водяная…» — вдруг вошел приятель Василий Сергеевич. В руках у него был фонарь, с ним Коля Курин. Хохоча, весело сказал:
— А вы знаете ли, что, знаете ли… он нас воронами накормил… — показал он на меня. — Да-с… ворон мы ели. Это рябчики-то английские — вороны оказываются.
— Нет, постойте, — вступился Коля, — послушай, — обратился он ко мне, — вот ведь что, я ведь не знаю, только вот я днем в беседке прилег, в саду, спать что-то не хотелось, и вижу, в оконце беседки идет Василий Княжев и тащит кучу убитых ворон. Сел, знаешь, у елки и щиплет их. Ощипал, отрезал головы и лапы и унес… Я и подумал — что такое? Думаю, зачем это он ворон ощипал? Встал, пошел на кухню и вижу: их тетушка Афросинья жарит на большой сковороде. Я ее и спрашиваю: «Что это ты жаришь?» А она мне отвечает: «Дичь жарю». — «Нет, — говорю я ей, — это, тетушка, вороны…» Она страсть как рассердилась на меня. Я вот Васе и рассказал, а он с фонарем жерлицы[51] на щук ставил, на реке. И зашли мы с ним посмотреть, где Василий щипал ворон. Перьев там ужас сколько…
Вася хохотал.
— Какой вздор, — сказал гофмейстер.
— Вот они, головки, — вынув из кармана головы грачей, Вася положил их на стол.
— Это не вороны, — сказал Караулов.
Все смотрели на головы грачей и не знали, что это такое… Только не вороны.
— Чьи это головы? — спрашивают охотники Герасима…
— Кто его знает, — отвечает Герасим, — только не вороньи. Нос — не то дятел, не поймешь.
— Какая это ерунда всегда у тебя, — говорит Павел Сучков.
— Ну какой вздор, это же не вороны, — сказал гофмейстер.
Приятель Вася хохотал и только мог выговорить: «Английские рябчики…» — и опять закатывался…
— Так обидно… и так горько… — говорю я. — За что, за что?..
— Ну-ну, знаете, господа, это несправедливо. Поблагодарим Константина за европейские блюда, — сказал гофмейстер. — Мало ли кого там когда щипали. Но рябчики были превосходные, и, знаете… я вспомнил… я ел их в Лондоне за обедом у королевы Виктории, да-с! Прекрасная дама…
И, встав, он поднял стакан с вином и выпил разом, смотря кверху, как бы в небеса.
51