(91)[868] А иные зашли еще дальше: не только собственные души приуготовили для этого занятия, но и других, более, чем они, причастных добродетели и происходящих из рода зрячих, принудили лепить кирпичи и строить крепости уму[869], который мнит, что царствует, а эти желают доказать, что благо в рабстве у зла, что страсть сильнее духовного блаженства, что разум и всякая добродетель покорны глупости и всякому пороку, так что принуждены служить этим своим господам и выполнять любой их приказ. (92) Смотри, ведь так и говорится, что око души, яснее, чище и зорче коего нет, коему одному дозволено узреть Бога, почему и зовется оно «Израиль»[870], — даже оно опутано телесными тенетами Египта и выполняет мучительные распоряжения — тяжелым, изнурительным трудом изготовляет кирпичи и все землеподобное. Оно, конечно, печалится и стонет, но ведь это — единственное достояние, которое удалось ему сберечь из россыпей зла, — оплакивать происходящее.
(93) Ибо разумно сказано: «И стенали сыны Израилевы от работы» (Исх. 2:23). А кто же из числа разумных, видя дела людские и непомерное стремление к богатству, к славе, к наслаждениям, кто из них не впал бы в глубочайшее уныние и не воззвал бы к единственному Спасителю — Богу, дабы Он облегчил труды, а душу отпустил бы на свободу, дав за нее выкуп и благодарственную жертву? (94) Но какая же свобода — самая прочная? Какая? Служение Единственно Мудрому, как свидетельствуют пророчества: «Отпусти народ мой, чтобы совершил Мне служение»[871] (Исх. 8:1).
(95) И обладают служители Сущего одной особенностью — не исполняют они дел земных, не бывают ни виночерпиями, ни хлебопеками, ни поварами, не вылепляют и не складывают никаких материальных предметов, подобных кирпичам, но путем рассуждений восходят к эфирным высям, поставив проводником своим Моисея, то есть род возлюбленных Богом[872]. (96) Тогда и узрят они место — и это есть Логос[873], — где стоял Бог, неуклонный и неотвратимый, «а под ногами Его[874] нечто подобное кирпичу из сапфира и образу небесной тверди» (Исх. 24:10), то есть мир чувственный — так он описан здесь иносказательно. (97) Ведь тем, кто подружился со знанием, подобает стремление созерцать Сущее, а если не хватает сил, то образ Его, священнейший Логос, и вместе с ним самое совершенное чувственное творение — весь этот мир. Ибо заниматься философией и значит ревностно стремиться к точному видению этих вещей. (98) А о том, что чувственный мир — это как бы пьедестал для Бога, говорится вот почему: во-первых, чтобы показать, что Причина существует вне своего творения; затем, ради того, чтобы доказать, что космос движется не самопроизвольно, но подчиняясь Рулевому — Богу, который надежно держит кормило Вселенной, но совершенно без помощи рук, ног или иных членов, присущих тварям, ибо истинно сказано: «Бог не человек» (Числ. 23:19), — но сказано это только для того, чтобы научить нас, ибо мы неспособны выйти за пределы самих себя[875] и постигаем Нерожденное на основании собственного опыта. (99) А представить мир через сравнение с образом кирпича — превосходный прием, ибо для чувственного зрения он прочно, как кирпич, стоит, хотя на самом деле он движется самым стремительным образом, и этим движением определяются все частные движения. (100) И в самом деле, нашим глазам и солнце днем, и луна ночью являются неподвижными, но кто не знает, что скорость их вращения не сопоставима ни с чем, если за день они обходят все небо! Да и само небо, хоть и кажется целиком неподвижным, однако совершает круговращение, только воспринимается оно оком мысли, невидимым и в известной мере божественным.
(101) Иносказателен и образ обжигающих кирпичи: здесь говорится о тех, кто закаляют страсти и пороки пылким и возбуждающим словом в надежде устоять против стражей мудрости, которые без устали оттачивают свое оружие, чтобы их опрокинуть. (102) Вот почему прибавлено: «И стали у них кирпичи вместо камней» (Быт. 11:3), — ибо устремление, не сопряженное с разумом, неопределенное и размытое, приобретает четкость и твердость, когда его крепко сбивают мощные доводы и надежные доказательства. При этом в каком-то смысле вызревает способность воспринимать вещи умозрительные, которая в незрелом возрасте еще слаба, ибо душа пока слишком мягка и неспособна сохранить напечатлеваемое[876] на ней.
(103) «А земляная смола стала известью»[877], но не наоборот, не известь — земляной смолой. Ибо негодные только думают, что делают слабое в себе сильным, а текучее — твердым, дабы со стен этой крепости метать стрелы в добродетель. А вот Отец прекрасного по милосердию Своему не позволяет их сооружению победно обрести нерушимую прочность[878] — Он не поддерживает плодов текучего рвения, но показывает, что они суть известь сыпучая. (104) А вот если бы известь стала земляной смолой, то все без изъятия землеподобное и чувственное утратило бы свою текучесть и обрело бы свойство прочности и постоянства. Но поскольку, наоборот, земляная смола стала известью, не надо отчаиваться — ведь есть еще надежда разбить оплот порока силою Его.
868
Рассуждение платоновского толка: мудрец тяготится телесным и материальным, но вынужден стойко переносить тяготы, стремясь лишь к созерцанию истинно сущего. Ср. Phaed. 66b sqq.:
869
870
871
872
873
874
875
876
877
878