Выбрать главу

коварным

подозрительным

недоверчивым и не внушающим доверия

скованным

отчаявшимся

плаксивым

злорадным

бесноватым

чокнутым

безликим

кознодеем

своекорыстным

себялюбивым рабом по доброй воле

склочным

слугой толпы

нераспорядительным

негибким женоподобным

потертым разболтанным насмешником

язвой

дураком

и одно только несчастье станет твоим уделом.

(33) Вот они, великие таинства прекрасной и вожделенной Услады. Она сокрыла их из опасения, что ты, узнав о них, отвергнешь ее. А вот о том, сколь обильны и велики блага, собранные в моей сокровищнице, и рассказать, пожалуй, невозможно. Правда, иные знают, ибо уже причастились моих благ, а иным, предрасположенным к этому от природы, еще предстоит узнать. Их пригласят на пир — не тот, где радостями наполненного брюха тешится плоть, но тот, где добродетели угощают и кружат в танце разум, а он веселится и радуется. (34) Вот почему, а также потому, что истинные и, следовательно, божественные блага сами, как я уже сказала, заявят о себе, пусть даже никто о них не упомянет, — вот почему я не стану более говорить о своем богатстве. Не нужно же разъяснять, что солнце и луна освещают мир, ведь их сияние, доступное глазу — свидетелю более надежному, чем ухо, — говорит само за себя. (35) Но я охотно и откровенно расскажу о докучливом и тягостном, на первый взгляд, сокровище, хотя опыт каждодневного с ним общения доказывает, что оно весьма приятно, а размышление убеждает, что и полезно. Это — труд, высшее и величайшее благо, противник праздности, отчаянный враг Услады. Скажу тебе больше: Бог указал нам на труд как на источник всякого блага и всяческой добродетели, и без него роду человеческому не обрести Прекрасного. (36) Смотри: вот глаз, а вот предмет; природа предусмотрела меж ними связующую нить[448] — свет, который соединяет и сопрягает их, а без него глаза беспомощны и краски бесполезны. И точно так же глаза души: для того, чтобы они могли увидеть деяния во славу добродетели, им нужен союзник — труд, который, как свет, посредничает между разумом и предметом его устремлений — Прекрасным. Дав руку каждому, он сближает их, созидая между ними приязнь и согласие — совершенные блага[449]. (37) Возьми любое из благ, и ты увидишь, что оно создается и укрепляется трудом. Вот набожность и благочестие. То и другое — благо, но без служения Богу их не достичь, а служение — это ревностный труд. Вот разум, мужество и справедливость. Они прекрасны и суть совершенные блага, но праздностью их не добудешь — лишь неустанными трудами мы сможем умолить их снизойти к нам. Угождение добродетели и Богу подобно напряженному и мощному созвучию, которого не выдерживают струны души[450], и потому их часто приходится спускать, как бы сходя с вершин мастерства к срединным его ступеням, (38) но и здесь надобно много трудиться. Посмотри на тех, кто овладевает кругом школьных, так называемых подготовительных, наук; посмотри на земледельцев и на ремесленников: они трудятся день и ночь, не зная, как говорится, ни сна, ни отдыха, так что нередко и смерти бывают рады. (39) А кто предпочитает благое состояние тела, тому придется думать о здоровье и обо всем, что связано с ним, и точно так же надобно ухаживать за душевными добродетелями, если стремишься к благополучию души. Словом, всякая забота о внутреннем нашем составе сопряжена с неуклонным и неустанным трудом.

(40) Итак, все блага, как видишь, произрастают из одного корня — из труда, и потому не позволяй себе пренебрегать им, иначе, сам того не заметив, лишишься всех благ разом. Пойми, Владыка неба и земли владеет благом с легкостью, и с той же легкостью Он наделяет благами любого, кого пожелает, ведь Он и Вселенную создал, не прилагая труда, и так же хранит ее теперь и будет вечно хранить[451], ибо Ему более всех пристало быть неутомимым, а вот нам дано обретать благо толькo через труд, чтобы и здесь единственно блаженной сущностью почитался Бог. (41) Труд — та же пища: без пищи нет жизни, ибо от нее зависит вся жизнедеятельность и все состояния живого существа, а без труда нет блага. Кто жаждет жить, тому нельзя забыть о пище, а кто стремится к обретению блага, тот должен думать о труде, ибо он так же соотносится с прекрасным, как пища — с жизнью.

(42) Итак, если хочешь собрать урожай благ до последнего зернышка, не пренебрегай трудом. Тогда тебя, младшего по рождению, сочтут старшим и признают достойным старшинства. А если ты до самой смерти будешь стремиться стать лучше, то Отец охотно отдаст тебе не только старшинство, но и наследство, как отдал Иакову, который ниспроверг трон страсти и самые ее основы, и сказал так: «Потому что Бог даровал мне благословение и есть у меня все» (Быт. 32:11). В этих словах — урок для нас, ибо все зиждется на благословении Божием.

вернуться

448

Связующую нить — свет: Филон часто упоминает о том, что для того, чтобы видеть, глаза нуждаются в свете: Mut. 4; Opif. 53; Ebr. 190; Migr. 60; Abr. 157, QG II 34. В данном вопросе Филон соединяет тему «Государства» (5О7С—5°8d) с более научным объяснением «Тимея» (45b-d). Ср. также Arist. Anim. 418a 26 sqq. См. комм, к Opif. 53. 54.

вернуться

449

Приязнь (φιλία) и согласие (συμφωνία) — совершенные блага: в разряд совершенных благ, τέλεια άγα$.ά (термин перипатетический, ср. Arist. Eth. Nic.1129b 26, 31; 1197b 8, 20), попадают приязнь и согласие, традиционно пифагорейские добродетели (Plat. Gorg. 508a; Tim. 32a; Ecph. De regn. 81, 16—26 Thesleff = Stob. IV 7, 64 p. 275—276 Hense). Первую из них в качестве добродетели рассматривал и Аристотель (Eth. Nic. 1155a 4 Scr4.; 1234b 32).

вернуться

450

Угождение Богу... подобно напряженному и мощному созвучию, которого не выдерживают струны души: к пифагорейской среде восходит и сравнение человеческой души с лирой, а ее функций с лирным созвучием, αρμονία — ср. комм. к Cher. 128.

вернуться

451

Ведь Он и вселенную создал... и будет вечно хранить: основной подтекст — «Тимей» (41a—b). Ср. Her. 23, 188, 296; Fug. 112; Somn. I 158; Mos. II 61; Spec. II 5; Prov. I 19; QG II 15; QE II 106; Conf. 166; Migr. 181; Decal. 58; Aetern. 19. Согласно Аристотелю, космос — невозникший и негибнущий; согласно Платону, космос возник, а следовательно, по неумолимой школьной логике, должен погибнуть. Платоники изобретали множество способов доказать, что космос, в согласии с перипатетическими представлениями никогда не погибнет. Одним из таких объяснений была упомянутая в указ. контексте «Тимея» воля Бога (Ср. Ale. 171, 20—23; Alt. fr. 4, 67—71; 93—95 Des Places; [Plut.] Fat. 573b; Calc. 205, 3—5 Waszink). Несмотря на то, что в Библии, конечно, не идет речь о том, что вселенная будет существовать вечно, Филон всегда старается поместить библейский текст в перспективу этой теории. Особенно см. Aetern. 19, где он приписывает Моисею воззрения о вечности мира на основании Быт. 8:22.