Так пусть всякое суждение разума[474], возомнившее себя хозяином мира и предпочитающее себя Богу — ибо обет «совершить заклание на днях» и выдает такое умонастроение, — пусть такое суждение знает, что грозит ему обвинение в нечестии.
(72) О первом обвинении против Каина довольно. А второе таково: зачем приносит он жертву Богу не от первин, а просто «от плодов»? Возможно, по той же причине: он хочет дать первую награду миру тварному, а божеству — вторую. Ведь есть же люди, для которых тело — раб — превыше госпожи его, души[475]. И вовсе не странно, что есть такие, для которых тварное выше Бога, хотя Законодатель объявил: «Начатки плодов земли твоей приноси в дом Господа, Бога твоего» (Исх. 23:19), — а не оставляй их себе, ибо первые — по порядку или по значимости — движения нашей души по праву принадлежат Богу.
(73) Первые по порядку суть те, которым мы приобщились, как только появились на свет: питание, рост, зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, разум, ум, части души и части тела, их деятельность, да и вообще все соприродные им движения и состояния. А первые по ценности и значимости — это правильное поведение, добродетели и сообразные с ними поступки[476].
(74) Вот от них-то и нужно приносить начатки. А начатки — это искреннее слово благодарности[477]. Рассеки его на соприродные ему части[478], такие, как у лиры или иного инструмента, ибо там каждый звук чист и точен и вместе с тем способен к созвучию с другими, подобно так называемым гласным звукам, которые и сами по себе звучат, и с другими составляют безупречное созвучие. (75) Так и с нами самими: природа дала нам множество способностей — и чувствовать, и рассуждать, и мыслить, нацелила каждую на соприродную ей деятельность, но вместе с тем приладила их друг к другу в точном соотношении, составив единство и созвучие, и мы не ошибемся, утверждая, что природа преуспела в этом своем творении: и в каждой его части, и в их целокупности.
(76)[479] Вот почему, «если приносишь Господу приношение... из первых плодов», то разделяй, как требует Писание (Лев, 2:14): сначала «новое», потом «высушенное», затем «разобранное по крупицам» и, наконец, «растолченное». «Новое» вот почему: кто привержен древнему стареющему времени с его сказками и не понимает силы Бога, быстрой и вневременной, того эта заповедь учит воспринимать сердцем новое, свежее, юное, дабы не питался он преданиями глубокой старины, хранимыми ею для обмана людского рода, и не преисполнялся ложных воззрений, но принимал бы от вечно нестареющего Бога новое и благое, щедро Им подаваемое, и учился бы понимать, что у Него нет ни древнего, ни вообще минувшего, но только возникающее вне времени и вне времени существующее. (77) Об этом сказано и в других словах: «Перед лицом седого поднимайся с места своего и почитай лице старца» (Лев. 19:32), — где между «седым» и «старцем» — величайшая разница. «Седой» — это время бесплодное, которого нужно избегать, не допуская мысли, обманувшей многих и многих, будто бы оно созидательно. А «старец» — это время, достойное уважения, особых почестей и наград, каковое поручено было проверить и одобрить возлюбленному Богом Моисею. Ибо когда говорится: «Которых ты знаешь, что они старцы» (Числ. 11:16), — это означает, что Моисей должен был отвергнуть всяческие новшества и прилепиться к истинам старым и почтенным.
(78) Стало быть, полезно приобщиться — пусть ради добродетели гражданской[480], а не высшей — и к давним, старинным воззрениям, полезно внимать преданиям о славных деяниях, о которых и мы, и потомки наши будут знать благодаря усердию и памяти историков, да и всего писательского племени
Но вот когда негаданно и нежданно мудрость сама нисходит к нам в сиянии своем и открывает дотоле закрытые глаза души, и, снабдив нас восприятием самым острым — зрением — взамен туповатого слуха, делает нас зрителями, а не слушателями знания, тогда уже упражнять ухо посредством слов — пустое занятие. (79) Потому и сказано: «И будете есть старое прошлогоднее, и выбросите старое ради нового» (Лев. 26:10), — что означает: не должно отрицать ни одного учения, поседевшего от времени, напротив, нужно обращаться к творениям мудрецов, прислушиваться к мыслям и рассказам знатоков старины, все время стремиться узнать о прошлом, о людях и о событиях, ибо знание сладостно. Но когда пробиваются в душе свежие ростки мудрости, внушаемой свыше, то все уроки всех учителей необходимо исключить и отставить, да они и сами утрачивают силу. Ведь тот, кто учится у Бога (общается с Ним, посещает уроки Его — назови это как хочешь), уже не может быть руководим и наставляем людьми.
476
477
478
479
Все рассуждение наполнено аллюзиями, ассоциациями и скрытыми цитатами из Платона (Tim. 220 4—8). Между тем этот отрывок служит Филону только толчком к построению — в слегка полемическом ключе — мысли о преимуществе перед передаваемой из уст в уста мудростью древних живой «самовозникающей» мудрости боговидения.