Толкования Ветхого Завета

(115) Они и есть настоящая пища для души, способной сосать «мед из скалы и елей из твердой скалы» (Втор. 32:13), как говорит Законодатель, изображающий в виде твердой и нерушимой скалы Божью мудрость[622], наставницу, кормилицу и воспитательницу тех, что стремятся к нетленному питанию. (116) Ведь эта мудрость, став как бы матерью для находящихся внутри мироздания, немедленно сама начинает питать рожденных ею. Однако не все удостаиваются божественной пищи а только те из потомков, которые достойны родителей. Немало и тех, которые погибают, не получив добродетели, ибо этот голод страшнее, чем отсутствие еды и питья. (117) А ключевая вода божественной мудрости то бежит спокойной и медленной струей, то набирает скорость и усиливает стремительность течения. Когда она течет спокойно, у нее вкус сладкий как у меда, увеличивая же скорость, она превращается в плотную массу, как бы елей для горения души. (118) В другом месте[623] Моисей, пользуясь синонимом, называет эту скалу «манна»[624], или самый старший среди сущего божественный разум, имя которому надродовое нечто. Из манны две лепешки: одна медовая, другая елейная, то есть две части воспитания, совершенно нераздельные и достойные рвения. Поначалу они дают почувствовать сладость созерцаемого с помощью знания, а затем они излучают ярчайший свет для тех, чья любовь не переменчива и кто с твердостью и постоянством крепко привержен ей навсегда. Как я говорил, такие люди «возносятся над силою земли» (Втор. 32:13).

(119) А безбожному Каину земля ничуть не прибавляет крепости[625], хотя все его заботы касаются земли. Из-за этого он и оказывается впоследствии «стонущим и дрожащим на земле» (Быт. 4:12), то есть испытывающим скорбь и страх. Такова жалкая жизнь несчастного, получившего в удел те из четырех страстей[626], которые более мучительны — страх и скорбь, одну, соименную стону, другую — дрожи. Дело в том, что такому человеку неизбежно или сопутствует, или будет сопутствовать какая-либо беда. В этом случае ее ожидание рождает страх, а ее присутствие — скорбь. (120) А тот, кто стремится к добродетели, обнаруживает соответствующие благострастия[627], так как он или уже приобрел благо, или приобретет его. Обладание вызывает радость, прекраснейшее достояние, а ожидание обладания — надежду, пищу добродетельных душ, благодаря которой, отбросив нерешительность, мы с полной готовностью идем навстречу прекрасным делам.

(121) Все скорбное изгнано из той души, в которой справедливость произвела на свет мужское потомство — справедливый образ мысли. Свидетельством тому рождение Ноя (это имя переводится «справедливый»[628]), о котором сказано: «Сей упокоит нас от дел наших, и от скорбей рук наших, и от земли, которую проклял Господь Бог» (Быт. 5:29). (122) Ведь свойство справедливости — во-первых, сменять тяжелый труд отдыхом ввиду ее полного безразличия к тому, что находится между порочностью и добродетелью[629] и о чем хлопочет большая часть человеческого рода: к богатству, славе, должностям, почестям, а также ко всему, что им родственно; во-вторых, устранять скорби, возникающие вследствие собственных наших действий, — ибо Моисей в отличие от некоторых нечестивых говорит, что не Бог повинен в бедах[630], а наши руки, символ наших действий и добровольного обращения разума к худшему; и наконец, давать отдых «от земли, которую проклял Господь Бог».

(123) Имеется в виду обосновавшийся в душах безрассудных людей порок, от которого справедливый человек избавляется с помощью справедливости, словно от тяжелого недуга с помощью панацеи.

Отразив от себя порок, он наполняется радостью, как Сарра, которая говорит: «Смех мне сотворил Господь», — и прибавляет: «Кто ни услышит, обрадуется со мною» (Быт. 21:6).

(124) Ведь Бог является создателем благородного смеха и радости, поэтому нам следует считать Исаака не произведением становления, а творением Невозникшего[631]: если Исаак значит «смех» и если творец смеха — Бог, по правдивому свидетельству Сарры, то Его с полным правом можно назвать и отцом Исаака. Бог же делится своим званием с мудрецом Авраамом, которому Он, искоренив скорбь, даровал радость, порождение мудрости[632]. Всякий, кто умеет слушать творения[633] Бога, неизбежно ликует сам и «радуется вместе» с теми, кто еще раньше услышал их. (125) В творениях Бога ты найдешь не сказочный вымысел, а безупречные мерила истины, целиком сохраненные на стелах; не размеры, ритмы и мелодии голоса, увлекающие слух с помощью музыкального искусства, а самые совершенные произведения самой природы, наделенные собственной гармонией. И подобно тому, как радуется ум, слушая произведения Бога, неизбежным образом ликует и речь[634], вторящая и как бы внемлющая мыслям рассудка.

622

Божью мудрость: тема добродетелей влечет за собой тему божественной мудрости как их источника (ср. Somn. II 243; Leg. I 65). Ниже в § 118 мудрость как знание умопостигаемого отождествляется с самым старшим разумом, πρεσβϋτατος λόγος. В данном случае технический термин стоической философии — логос— Филон использует для обозначения платоновского умопостигаемого мира идей. Эпитет самый старший этот логос получает в противоположность младшему логосу, т. е. разуму, который имманентен физическому космосу и по функции соответствует мировой душе у средних платоников и пневме у стоиков (Deus 31; Mos. II134; Spec. I 96). По поводу соотношения понятий божественной мудрости и логоса ср. комм, к § 54. См. также: DillonJ. The Middle Platonists... P. 164.; Fruchtel U. Op. cit. S. 172 sqq.

623

Другом месте: ср. Втор. 8:3, 16.

624

Манна: слово манна автор сближает с еврейским вопросительным местоимением man, что, греч. τί, но при этом перетолковывает его как неопределенное местоимение нечто, греч. τι. Ср. Fug. 137. Это позволяет ему отождествить манну с категорией стоической логики нечто. Стоическое нечто включает в себя все тела и бестелесное и, таким образом, является наивысшим родом (SVF II 329—332). Как наивысший род нечто отождествляется Филоном с божественным логосом. Ср. Leg. II 86 и III 175. О многочисленности имен логоса и мудрости говорится в Conf. 146 и Leg. I 43-

625

Крепости: εϋτονία — см. комм, к § 103.

626

Четырех страстей: см. комм, к § 16.

627

Благострастия: Филон заимствует у стоиков (ср. SVF III 431) термин благострастия, εϋπά$ειαι, которым обозначались разумные эмоциональные состояния в противоположность страстям (πανη). Однако содержание данного термина у Филона и стоиков не вполне совпадает. Скорби, λύπΐ, не имеющей в стоицизме соответствующего благострастного состояния, Филон противопоставляет радость, χαρά, а страху, φόβος, — надежду, έλπίς, не относимую стоиками к числу благострастий (SVF III 431). Ср. также Mut. 163.

628

Это имя переводится «справедливый»: Филон ошибочно принимает эпитет Ноя за перевод его имени (ср. Быт. 6:9, 7:1).

629

Между порочностью и добродетелью: см. комм, к § 9.

630

Не Бог повинен в бедах: изложенная в § 97 аргументация является основой утверждения о том, что Бог не является причиной зла. См. комм, к § 97. О взглядах Филона на проблему свободы воли и моральной ответственности человека см. также: Dillon J. The Middle Platonists... P. 166; Winston D. Philo's Ethical Theory // Aufstieg und Niedergang der romischen Welt, II 21, 1, 1984. P. 372 sqq.

631

Следует считать Исаака не произведением становления, а творением Невозникшего: фигура Исаака в данном случае символизирует радость — один из видов благострастия, которому Филон придает особенно важное значение (ср. § 60; Leg. Ill 86; Congr. 36; Migr. 157; Mut. 167).

632

Радость, порождение мудрости: образ Сарры-мудрости встречается и в других трактатах Филона (Leg. II 82; Cher. 10). Ср. также стоическое определение радости как порождения, ίπι-γέννημα, добродетели у Диогена Лаэрция (VII 94).

633

Творения: тема творений, ποιητική, возникает как толкование слова сотворил, ίποίησε, в приведенной цитате (Быт. 21:6).

634

Ликует и речь: переход к теме радости речи кажется немотивированным. По догадке Ж. Казо (Cazeaux J. Philon d'Alexandrie, l'exegete // Aufstieg und Niedergang der romischen Welt, II 21, i, 1984. P. 189), он мог быть вызван словами, непосредственно следующими в тексте книги Бытия (21:6) за приведенной библейской цитатой (кто сказал бы Аврааму...). Образ Аарона вторично (ср. § 39-40) противопоставлен образу Каина как символ истинной философской риторики символу лживой софистики.