Именуя слова Моисея и реалии Ветхого Завета символами[83] и объясняя их этическим способом, Филон опирается именно на указанную традицию истолкования пифагорейских символов, что подтверждается также сравнением специальной экзегетической терминологии, которую используют Филон, Плутарх (в отношении пифагорейских символов) и Ямвлих. У всех трех авторов мы встретим одинаковое техническое выражение, состоящее из слова символ с глаголом или глагольным корнем намекать:
— αΐυιττόμευος διά συμβόλου (Prob. 2—3; 8; 29);
— то σύμβολου ηυιγμέυου (Plut. Quaest. Conv. VIII 7,2);
— συμβόλωυ εμφάσεις του αιυΐ'γματόδους έλευ^ερω&εΪσαι (Iambi. Vit. Pyth. 23, 103).
Такой намекающий символ требует, согласно Плутарху, разрешения'.
— φουτο λύ ε ι υ τό σύμβολου (Plut. Quaest. Conv. VIII 7,2);
— ποιούμευοι τάς λύσεις (VIII 7» 4)·
У Ямвлиха наряду с однокоренным словом επίλυσις (έκαστου συμβόλου τάς επιλύσεις, Protr. 105) в качестве терминов выступают слова διαπτύσσω, αποκαλύπτω, άυάπτυξις:
— ει μη τις αύτά τα σύμβολα εκλεξας διαπτύξειε (Vit. Pyth. 23, 105; Protr. 106, 10);
— συμβόλωυ εμφάσεις... άποκαλυφδεΐσαι (Vit. Pyth. 23, 103);
— άυάπτυξις τώυ συμβόλωυ (Protr. 6,5)·
Эта же терминология является ключевой в трактате Филона «О созерцательной жизни», где он описывает аллегорический метод таинственных терапевтов:
Истолкования священных сочинений состоят в том, что через аллегорию они указывают на скрытый в них смысл. Ибо эти люди считают, что все законодательство подобно живому существу, и его тело — это буквальные предписания, а душа — заложенный в словах невидимый смысл (τον εναποκειμενον ταΐς λέξεσι αόρατον νουν), в котором разумная душа начинает отчетливо созерцать сродное, словно бы увидав отразившуюся в зеркале имен дивную красоту мыслей (κάλλη νοημάτων εμφαινόμενα),и,раскрыв и разоблачив символы (τα μεν σύμβολα διαπτύξασα και διακαλύφασα ) и изведя на свет обнаженные мысли, вручает их тем, кто способен при помощи малого намека созерцать неявное чрез явное (τα αφανή διά των φανερών ^εωρεΐν)[84].
Помимо выделенных слов, многие другие выражения этого фрагмента перекликаются с оборотами, которые использует Ямвлих: κάλλη νοημάτων εμφαινόμενα соответствует у Ямвлиха словам ΐνα τά ρήματα εκφανη γενηται (Protr. 106, 13) и выражению συμβόλων εμφάσεις (Vit. Pyth. 23, 103); a τον εναποκειμενον ταΐς λεξεσι άόρατον νουν близко по смыслу словосочетанию άπορρητους έννοιας (Vit. Pyth. 23, 103).
Понимая, что у Филона и Ямвлиха мы видим одну и ту же литературно-философскую экзегетическую традицию (что вполне согласуется с выводами Диллона, который по другим признакам сравнивал Филона с Проклом и Олимпиодором), мы получаем возможность адекватно интерпретировать некоторые высказывания Филона, которые вызывают недоумение, если их отнести к иудейским реалиям. Так, Филон сообщает, что терапевты имеют в своем распоряжении древние книги, на которые ориентируются как на модели для своих аллегорических упражнений:
Есть у них и сочинения древних мужей (παλαιών άνδρών), которые, будучи родоначальниками школы (αιρησεως άρχηγέται ), оставили много образцов того вида текстов, которые толкуются аллегорически (της εν τοίς άλληγορουμένοις ιδέας), и, пользуясь этими образами как архетипами, они воспроизводят манеру этого <философского> направления[85].
Речь здесь, видимо, идет скорее о способе говорить аллегорически, чем об аллегорической интерпретации в собственном смысле, на что указывает крайне неясное выражение της εν τοίς αλληγορουμένοις ιδέας, единственный раз встречающееся в корпусе Филона. Мы точно знаем, что в пифагорейской традиции сохранилось множество подобных книг, которые, по свидетельству Ямвлиха[86], были написаны в подражание Пифагору и принадлежали его ближайшим ученикам — Филолаю, Эвриту, Харонду, Залевку, Брисону, Архиту, Лисию, Эмпедоклу, Залмоксису, Эпимениду, Милону, Левкиппу, Алкману, Гиппасу, Тимариду и другим (все они, как говорит Ямвлих, сохранились даже до его времени — loc. cit.), к которым эпитет Филона αιρησεως ίρχηγέται подходит как нельзя лучше. В другом сообщении Филона, что священные книги ессеев написаны символами в подражание древним[87], мы неожиданно узнаем то, как Ямвлих объясняет пифагорейскую манеру говорить символами[88].
88
Ό