Мой гипсовый череп
За лишний полтинник
Какой-то китаец
Заставил смеяться
Мой гипсовый череп.
И вечно смеется
Застынувшим смехом
Беззвучно, без дрожи
Мой гипсовый череп.
Средь мертвого хлама
Недвижных вещей
Один лишь смеется
Мой гипсовый череп.
Лампада мерцает
В дрожании жутком,
И свет озаряет
Мой гипсовый череп.
Из впадин глубоких,
Бездонных во мраке, –
Глядит в мое сердце
Мой гипсовый череп.
С.П-бург.
1916 год.
Три души
Ку-юк-сун седой, горбатый
В фанзе закоптелой
Занят малым делом:
На тряпье кладет заплаты.
Вся семья с утра в работе, –
Старику покойно.
В старости пристойно
Знойный день забыть в дремоте.
На цыновках в нарах грязных
Ку-юн-сун забылся…
И от будней отдалился
К снам, как небо в зное, ясным.
…В зеленеющей долине,
В гуще гаоляна,
На земле прорыта рана –
Там начало от кончины.
Поселился он в кладбище
Средь почетных предков…
Жизнь земная клетка,
Человек в ней – жалкий нищий.
Страж душа одна осталась
С мертвецом в могиле…
С новой ясной силой
В теле бренном засияла.
Отошла душа другая,
Труп покинув в гробе, –
В мир иной загробный,
Жизнь земную повторяя.
Третья – в фанзу возвратилась.
И дощечка в доме –
Память о покойном –
Третью душу приютила.
Видит сны и мыслит мудро
Ку-юн-сун счастливый…
…В гаолян сонливо
Прибрели с холмов верблюды. –
Ноябрь 1917 г.
Хай-шин-вей.
У моря
Осенний день багровый на исходе.
На ветвях бьются сохлые листы
И быстрый ветер переходит
В буграх прибрежные кусты.
С косичкой тонкой на макушке
Поет бродяга-китайчонок.
И в лад под песню колотуши
Дрожат в озябнувших ручонках.
Поет привычно-монотонно,
И сам подпрыгивает в лад…
Обводит сонными глазами
Толпу собравшихся ребят.
В цветных нарядах корейчата,
Детишки – беженцы – евреи –
Собрались грязные галчата
Толпой крикливою на берег.
Шампунки бьются стертыми бортами…
Старик китаец у руля
Любовно голову мотает,
Прищурясь косо на ребят…
И как разбитое крыло
О берег бьется рваная волна.
Гадальщик*
посв. К. И. Ваниной
У дверей харчевни
Стол гадальщика стоит.
Старец чужеземный
«Завтра» каждого таит.
Три монетки медных,
Тушь и кисть на тростнике,
Книги строгие отметок
Ожидают в уголке.
Изредка прохожий
Остановится гадать
И старик находит,
Что судьба готова дать.
Мудро и спокойно
Отмечает всякий знак, –
И медлительной рукою
Тайны сдвинута стена.
Длинными ногтями
Придавил морщинки лба
И сонливо тянет
Напряженные слова.
Тайны покупатель
Отсчитал на стол гроши
И опять гадатель
Тайну «завтра» сторожит.
Три монетки медных,
Тушь и кисть на тростнике,
Книги строгие отметок
Ожидают в уголке.
Мизинцы
Мизинцы выставив крючками,
Скрестясь мизинцами, бредут
Неразличимыми друзьями
Два желтоликие в саду.
В толпе нарядной европейцев
На фоне светлой пестроты
Фигуры синие – виднее
В одеждах чуждых и простых.
Бредут, раскачивая руки
Фальцетом тощим выводя
Тягуче сдавленные звуки
Беспечной песенки бродяг.
Сегодня праздничным блужданьем
Досуг друзей соединен…
В сонливых буднях выжидали
Они сегодняшний денек.
Из Фудзядяна, Модягоу –
Один в харчевне полевой,
Другой прислужник у портного –
Друзьям свидаться довелось!
И вот без слов и уговора
Их путь медлительный решен:
На сан-де-ге к жестяному забору –
В опьекурительный притон.
вернуться
1
Китайцы не боятся смерти. В смерти они видят начало нового более светлого существования. Между прочим, если старику перед смертью сын смастерит гроб, растроганный отец будет благодарить богов за то что они ему дали столь почтительного сына.
вернуться
2
Китайцы уверены в том что у человека – три души. После смерти три души расходятся. Одна переселяется в загробный мир, в коем повторяет земную жизнь; другая остается в могиле с мертвецом, а третья – возвращается в родную фанзу и поселяется в дощечке с именем покойного. B. М.