— И вы создаете именно такую философию?
— Пишу кое-что с нею связанное. Но, признаться, с каждым прожитым здесь годом делаю все меньше и меньше. Не вижу стимула. Вероятно, всему виной здешняя покойная жизнь. Что-то во мне утратилось. То ли гнев испарился, то ли пропал контакт с миром, каким я его знал. Меня избавили от соприкосновения с повседневностью, я потерял с нею связь. Во мне теперь нет потребности протестовать, нет ощущения поруганного достоинства, и необходимость новой философии стала чисто теоретической.
— Вернемся к вопросу о прислуге. Вы сказали, что время от времени она меняется.
— Все довольно просто. Я упоминал, что мы следили за прислугой, но не могли же мы приставить к ней часовых на круглые сутки. А прислуга, со своей стороны, всегда в курсе всех наших дел. И замена персонала — одни уходят, другие появляются — происходит неизменно в наше отсутствие.
— А снабжение? Доставляются же откуда-то припасы! Это никак не может быть так уж просто.
Джонатон усмехнулся:
— А вы, оказывается, человек въедливый…
— Я заинтригован, черт возьми! Ведь как-то все это функционирует, и я хочу докопаться как. Может, стоило бы заглянуть в подвал? А что, если там туннели? Может, прислуга да и припасы прибывают через туннели? Конечно, идея как из шпионского романа, а все же…
— Что ж, может быть, может быть. Но если так, мы ничего никогда не установим. Да, припасы хранятся в подвале, но нас туда не пускают. Подвалом заправляет дюжий детина, к тому же он глухонемой или притворяется глухонемым. Он оттуда не вылезает, ест там и спит. И считается ответственным за снабжение.
— Выходит, в моем предположении нет ничего невозможного?
— Да, — отозвался Джонатон. — В нем нет ничего невозможного.
Огонь в камине угас, только несколько угольков еще теплились под слоем золы. В тишине, спустившейся на гостиную, Латимер различал подвывание ветра в ветвях окрестных деревьев.
— Об одном вы еще не знаете, — произнес Джонатон. — На берегу водятся большие бескрылые гагарки.
— Бескрылые гагарки? Не может быть! Их же…
— Да, разумеется. Их истребили более ста лет назад. А в океане киты. В иные дни замечаешь по доброму десятку китов. Бывает, что заметишь и белого медведя.
— Тогда, значит…
— Значит, — кивнул Джонатон, — мы где-то в доисторической Северной Америке. По моей оценке, примерно за три-четыре тысячелетия до наших дней. В лесу можно услышать, а то и увидеть лосей. Полным-полно оленей, попадаются даже лесные карибу. А уж птиц и дичи видимо-невидимо. Если вам придет такая фантазия, можно отлично поохотиться. Ружья и патроны у нас есть.
Когда Латимер поднялся вновь к себе в комнату, уже занимался рассвет. Он устал до изнеможения и понимал, что теперь способен заснуть. Но все равно, прежде чем лечь, постоял у окна, глядящего на березовую рощу и берег. Над водой поднимался слабый туман, и все вокруг приобрело нереальный, волшебный вид.
Доисторическая Северная Америка — так считает философ, и, если он прав, шансов вырваться отсюда в знакомый мир очень и очень мало. Для этого надо проникнуть в секрет — или овладеть технологией — перемещений во времени. Кто же, хотелось бы понять, мог расколоть эту тайну, создать технологию? И кто, создав нужную технологию, мог использовать ее для нелепой цели заточать людей во времени?
В Массачусетском технологическом, припомнил Латимер, был чудак, потративший лет двадцать, если не больше, на то, чтобы найти точное определение времени и хотя бы приблизиться к пониманию, что это такое. Но то было давно, а потом чудак пропал из виду или, по меньшей мере, с газетных страниц. В свое время о нем пописывали, как правило, с нескрываемой иронией, потом перестали. Впрочем, поправил себя Латимер, чудак из Массачусетской техноложки тут, наверное, вовсе ни при чем — могли быть и другие ученые, исследовавшие ту же проблему, но, к счастью для себя, избегшие внимания прессы.
Довольно было задуматься на эту тему, и Латимер ощутил волнение: он увидит Америку первобытной поры, увидит континент задолго до белых первооткрывателей, до викингов, Каботов, Картье[37] и всех прочих! Хотя, наверное, тут есть индейцы — забавно, что Джонатон не упомянул про индейцев.
Не отдавая себе в том отчета, Латимер уставился на маленькую группу берез. Две из них росли чуть позади крупного, футов пять в высоту, валуна — по разные его стороны. Третья береза выбрала себе место тоже позади валуна, но немного выше по склону и как бы на равном расстоянии от двух других. Казалось бы, ничего особенного: березы часто собираются группами по три. И все же в этой группе было, видимо, что-то странное, привлекшее его внимание, но если и была странность, то больше не проявлялась, во всяком случае, уловить ее больше не удавалось. Тем не менее Латимер не отводил взгляда от трех берез, недоумевая, что же такое он подметил и подметил ли что-нибудь вообще.
37
Джон (Джованни) Кабот, итальянец на британской службе, и его сын Себастьян в 1497–1498 годах вышли к Ньюфаундленду и обследовали восточное побережье Северной Америки. Французский мореплаватель Жак Картье в 1534–1535 годах обогнул Ньюфаундленд с севера и открыл побережье Лабрадора и реку Святого Лаврентия.