— Что вам уго... — начала она, еще не видя его своими близорукими глазами. Но вдруг она увидала его лицо и остановилась. Лицо его, добродушно ласковое и дружески нежное и тихое, поразило ее.
Nicolas, как и всегда в присутствии княжны, почувствовал себя во власти той силы, которая управляла им, и вместо того, что он приготовился сказать ей, он сказал совсем другое.
— Princesse, — сказал он, — je vous apporte de bonnes nouvelles. Autrement je n’aurais pas oser. Voilà. 77— Он достал письмо. — Мои пишут мне.
— Мой брат с ними, ему лучше.
— Как я рад, и они с Наташей опять жених с невестой.
Княжна Марья захлипала, пошатнулась и, рыдая, упала на руки Nicolas.
— Mon cher ami, mon cher, 78— говорила она. — Как я виновата перед вами, как я счастлива, как я люблю вас. Oh, comme je vous aime, quelexcellent homme vous êtes. Comme je suis heureuse, 79— говорила она, и 80лучистые глаза ее сияли восторженным счастьем. — Est ce vrai? 81Она взяла письмо, которое ей подал Nicolas, отерла слезы и стала читать. Nicolas сидел подле нее и сам не знал, отчего у него слезы стояли в горле.
Читая, княжна Марья (руководимая тоже той властью, управлявшей ее волей в присутствии Nicolas) отрывалась от письма, пожимала руку Nicolas и говорила: merci, merci, mon cher Nicolas, comme je suis heureuse. 82
— Oui, 83Princesse, — сказал Nicolas, отвечая на то слово Nicolas, к[оторого] она, сказав, тотчас же испугалась, — à présent nous sommes frère et soeur et j’ai le droit de vous appeler Marie, de vous proteger, de vous aimer, chère Marie. Ce que je fais depuis longtemps, 84— велел кто-то прибавить Николаю.
Они несколько раз перечли письмо, обсуживали вместе значение каждого слова по отношению к опасности или неопасности положения князя Андрея. Они вместе обдумывали планы отъезда княжны Марьи в Ярославль.
Мальвинцевой и М-llе Bourienne, которые скоро вошли в комнату, сообщили всё, что было в письме, и Nicolas остался обедать и, испытывая радость интимных, родственных отношений с милым по сердцу человеком и отсутствие стеснения, которое он испытывал прежде в присутствии княжны Марьи, провел у нее остальную часть дня. Перед отъездом его вечером княжна удержала его и отозвала в темную залу.
— Отчего же вы не спросите меня, — сказала она, чувствуя жар в лице, — отчего я была так странна и говорила такие странные вещи, когда вы только вошли с письмом? 85
— Я не знаю. Я думал так, вы взволнованы, — сказал Nicolas.
— Нет. Настасья Павловна (губернаторша) была у меня утром, и она сделала мне от вас предложение. Я не могу сказать, как это меня взволновало, рассердило.
— О, это ужасная Настасья Павловна, — сказал Nicolas. — Но я рад, что это теперь не будет мешать нашей дружбе.
— Но это правда? — сказала княжна Марья после молчания.
— Oui, chère Marie, je vous ai aimé du moment que je vous ai vu. Mais il y a un obstacle et je suis heureux de ce que cela c’est arrangé comme cela est. Tant mieux, tant mieux... 86
— Adieu, Nicolas, 87— только сказала княжна Марья, протянув руку, но она была так счастлива сказать эти слова.
— Adieu, chère Marie, au revoir à la noce de Nathalie, 88— и, поцеловав ее руку, он ушел.
___________
На другой день, делая прощальные визиты, Nicolas попрекнул губернаторшу за то, что она наделала с княжной Марьей, и за то, что она не сдержала слова.
— Нет, mon cher, 89вот письмо от Софи, — сказала губернаторша, и не только показала письмо, но и растолковала Nicolas ту хитрость (которую губернаторша считала умышленною) и которую Nicolas не заметил бы, с которой Соня 90разрешала Nicolas жениться на княжне Марье тогда, когда уже этого нельзя было сделать.
— Нет, полноте, ma tante, она добрая и славная, — сказал Nicolas, так же, как и его отец, словами: «славный, славный» разрешая затруднение.
— Ну все-таки, mon cher, ты теперь свободен: не на ней, то другая. Ну прощай, Христос с тобой. Я тебя от души полюбила.
На другой день Nicolas выехал из Воронежа и вернулся к своему полку уже в Тарутинском лагере.
* № 255 (рук. № 96, T. IV, ч. 1, гл. IX—XII, и ч. 2, гл. XII). 91
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
(Новая глава)
Прошло 92четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Он знал, что Москва вся сгорела и разграблена, 93он слышал по разговорам присоединяемых пленных и французских караульных солдат, что положение французов нехорошо, но общий ход дел не интересовал и не радовал его. В эти 94четыре недели плена, лишений, унижений, страданий и главное — страха Пьер пережил больше, чем во всю свою жизнь. 95
В разоренной и сожженной Москве, в дурную и холодную погоду, начавшуюся в сентябре, 96он испытал почти крайние пределы физических лишений и страданий и ужасов, которые может переносить человек. Но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, <которого он не знал до сих пор, 97он переносил все эти страдания лучше многих из своих товарищей по плену>. И эти-то страдания и в особенности тот ужас смерти, который он испытал в плену, и заставили его в это короткое время пережить столь многое 98и дали ему то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде.
Он долго 99в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, он искал этого путем мысли и все эти искания и попытки обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через страдания физические и нравственные, через ужасные полчаса, которые он провел с мнимыми поджигателями на Девичьем поле.
Вот как это было.
В первый день офицер и солдаты, взявшие Пьера, обращались с ним на гауптвахте сомнительно, почтительно и враждебно. Еще чувствовалось в их отношениях к нему и сомнение о том, кто он такой — не очень ли важный человек — и враждебность вследствие их личной борьбы с ним.
Но в тот же вечер, как слышал Пьер от солдат и пленных, и офицер и караульные увлеклись грабежом дома гр. Каменского, на который, как и вообще в то время в Москве, стоило одному человеку наложить руку, чтобы стая других французов же увлеклась тем же. Вероятно, под влиянием этого увлечения грабежом перед утром к Пьеру в отдельную комнату, где он содержался эту ночь, вошли два поляка-улана и перед сменой своего караула сняли с него кольцо, жилет и сапоги.
[Далее от слов:Когда в утро другого дня пришла смена, кончая:— Запишите. Это нехорошо, очень нехорошо, — строго сказал ему один из членов близко к печатному тексту. T. IV, ч. 1, гл. IX.]
84
[ — Да, княжна, мы теперь — брат и сестра, и я по праву могу называть вас Мари, заботиться о вас и любить вас, милая Мари. И я уж давно вас люблю,]
86
[ — Да, милая Мари, я полюбил вас с той минуты, как в первый раз увидел. Но есть одно препятствие, и я счастлив, что всё случилось именно так. Тем лучше, тем лучше...]
91
95
97