О СЛАВЕ НЕБЕСНЕЙ И РАДОСТИ ПРАВЕДНЫХ ВЕЧНЕЙ
Некий инок, совершенный в добродетелех, вниде в размышление, хотя сведати о славе небесней и како тысяща лет пред Господем яко день един. И о сем непрестанно пекущуся и молящуся усердно. И некогда стоящу ему в церкви и о сем размышляющу, видит: и се влете некий малый и зело прекрасный птищ[1962] и таков бе, иже к поятию человеческаго разума непостижный. Инок же зело птищу удивися и желанием уязвися, хотя разсмотрити красот того, приближался к нему, и птищ отлетая. И той шествуя по нем и изыде вне монастыра. И бе ту, показася ему, прекрасных цветов поле и древие пречюдное. И птищ возлете на древо и нача чюдно и сладкопесненно пети, яко в забытие приити иноку: не ведая, колико стоя, токмо радуяся и веселяся, зря птища красоту и оного чюднаго и цветовиднаго поля, мняше же, яко между литургиею и трапезовкушением премедления. И тако птищ той, пев, в неявление претворися, инок же обретеся у врат монастыра и хотя внити, не познаваше вратника, такоже и вратник не зная его и не дая воли внити в монастыр, нарицая его странна инока. Инок же просяся и извествуя, яко точию по святей литургии на мало время вне монастыра изыде. Вратник же рече ему: «Ныне не видех тя, когда еси изшел, ниже знаю тя, кто еси». И тако много о сем прящымся онем. И нача молити старец, да известит о сем наставнику отцу игумену, и той возвести. И прииде игумен ко вратом, нача его вопрошати, кто есть и коего жителства и обители. Старец же нача глаголати: «Аз, отче, в сий день по святей литургии изыдох и точию мало время вне монастыра пребых и есмь монастира сего». Игумен же рече: «Аз тя не точию зде, ниже таковаго во окрестных лаврах, ниже в отшелницах когда видех». И инок рече: «Да ты ли, отче, он сий отец наш?» — имя рек того, иже при нем бе. И рече игумен: «Ни, чадо, сий, о немже глаголеши, прежде многих лет бе, и, якоже повествуют книги, триста лет уже мину по смерти его. Но мню, яко от Бога совосходит о тебе к ползе нашей. Повеждь о себе, кто еси и кая ти вина прилучися?» И нача старец все о себе подробну повествовати, како живый во обители и прииде в размышление о сладости праведных по смерти и о славе небесней, и что есть тысяща лет яко день един пред Господем, и како прекрасный и сладкопеснивый птищ на прекрасное поле изведе его и в каковей радости и сладости слушая пения его. «И мнит ми ся, — рече, — яко не вящше трех часов, отнележе изыдох из сего святаго монастыра». Игумен же, прозорлив сый, разуме, что ему бысть, удивися зело величию Божию и возрадовася душею, рече: «Преблажен еси, господине отче, великия благодати удостоился еси от Бога, еже видети славу и веселие праведных, иже триста лет за три часа не вмениша ти ся». И восприем его, введе в монастир и созва братию и повеле паки вся яже о себе сказати. Сия вси слышавши, в радости и умилении начаша многи слезы проливати и тоя славы доступати болшия труды приложиша. Старец же оный святый пребы точию три дни и преставися в совершенную и вечную радость, яже уготова Бог любящым его.
О ЧЮДНОМ ВИКЕНТИИ И О ПОХОТЕНИИ НА НЕГО НЕКОЕЯ ЖЕНЫ
Сей славный Викентий не точию добродетелми светлосиянен, но и телесною добротою преукрашен, но паче добродетелей его ради от всех зело почитаем и любим словеснаго ради и сладкаго наказания[1963] его. Бе же в том граде, идеже Викентий епископствоваше, жена некая величеством и светлостию рода, тако и красотою зело великолепна. Сия убо от диавола подущена, зело разгореся похотию блудною на онаго Викентия, ибо нималого покоя ниже в души, ниже в теле име, но присно жегома[1964] похотию злою, на всякий день и на оное место ходя, идеже Викентий уча или где бы слышати или видети лице его. Викентий же, аще и многократно видя ю к себе приходящу, но сицеваго о ней не разуме, помышляя бо, яко благочестивым помыслом, хотящи слово Божие слышати, приходит, или якоже обычно благочестивый женам рабов Божиих почитати природною добродетелию.