Мир князя и его двора — это настоящий мир. Мир Заточника во всем ему противоположен: «Но егда веселишися многими брашны, а мене помяни, сух хлеб ядуща; или пиеши сладкое питие, а мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевными аки стрелами пронзающе».
Друзья так же неверны ему, как и в сатирических произведениях XVII века: «Друзи же мои и ближнии мои и тии отврегошася мене зане не поставих пред ними трапезы многоразличных брашен».
Так же точно житейские разочарования приводят Даниила к «веселому пессимизму»: «Тем же не ими другу веры, ни надейся на брата».
Приемы комического те же — балагурство с его «разоблачающими» рифмами, метатезами и оксюморонами: «Зане, господине, кому Боголюбово, а мне горе лютое: кому Бело озеро, а мне чернее смолы; кому Лаче озеро, а мне на нем седя плач горкии; и кому ти есть Новегород, а мне и углы опадали, зане не процвите часть моя». И это не простые каламбуры, а построение «антимира», в котором нет именно того, что есть в действительности.
Смеша собой, Даниил делает различные нелепые предположения о том, как мог бы он выйти из своего бедственного состояния. Среди этих шутовских предположений больше всего останавливается он на таком: жениться на злообразной жене. Смеяться над своей некрасивой женой — один из наиболее «верных» приемов средневекового шутовства.
«Дивней дива, иже кто жену поимаеть злообразну прибытка деля». «Или ми речеши: женися у богата тестя чти великия ради; ту пий и яжь». В ответ на эти предположения Даниил описывает безобразную жену, приникшую к зеркалу, румянящуюся перед ним и злящуюся на свое безобразие. Он описывает ее нрав и свою семейную жизнь: «Ту лепше ми вол бур вести в дом свои, неже зла жена поняти: вол бо ни молвить, ни зла мыслить; а зла жена бьема бесится, а кротима высится (укрощаемая заносится. — Д. Л.), в богатстве гордость приемлет, а в убожестве иных осужает».
Смех над своей женой — только предполагаемой или действительно существующей — был разновидностью наиболее распространенного в средние века смеха: смеха над самим собой, обычного для Древней Руси «валяния дурака», шутовства.
Смех над женой пережил и самую Древнюю Русь, став одним из любимых приемов шутовства у балаганных дедов XVIII и XIX веков. Балаганные деды описывали и свою свадьбу, и свою семейную жизнь, и нравы своей жены, и ее наружность, создавая комический персонаж, который, впрочем, не выводили напоказ публике, а только рисовали ее воображению.
Злая и злообразная жена — это свой мелкий и подручный домашний антимир, многим знакомый, а потому и очень действенный.
Д. С. Лихачев
ПОВЕСТЬ О ЖЕНИТЬБЕ ИВАНА ГРОЗНОГО НА МАРИИ ТЕМРЮКОВНЕ{1}
В лето 7072-го (1564) повелением царя Ивана Васильевича ходил из Свияжска царь Шахалей Касимовской Волгою-рекою на стругах под Астракань,[14] на Кутумовской остров[15], с силою многою. А в те поры Астракань была дерновая[16], вверх 9 сажен. А мурза[17] был в то время черкасов горских в Астракани Теврюг Юньгич[18]. И много Шахалей, царь касимовской, ратовался со астраканцы — и ничего не починил, лишь московские силы и казанские много потерял.
И пишет мурзе черкаскому Шихалей[19]: «Теврюг Юнгичь! Покорися грозному и сильному государю нашему царю Ивану Васильевичу. Он тебя, государь наш, не ведаешь, чем пожалует. Аз и царь, да ему, государю, покорен и слуга его волный». Мурза же глаголет Шихалею: «Царю Шихалей! Отпиши царю своему Ивану Васильевичу: аще единородную мою и прекрасную и любезную дщерь Марию Теврюговну[20] поймет за себя царицею, то с нею и до устья реки Волги, до моря, и вверх по Яику[21] и с черкасы поклонюся ему, государю».
Сия слышав, царь Шихалей Касимовской отряжает посланника своего из Астракани в царствующий град Москву ко царю Ивану Василевичу, дав ему грамоту, сице написанну: «Грозному и страшному, и сильному, и великому государю нашему царю и великому князю Ивану Васильевичу. Холоп твой Шихалей, царь касимовской, пад на землю, премного челом бьет твоему царьскому пресветлому величеству. По твоему великому страшно приказу из Свияжска-города с великою московскою силою и казанскою в Златой Орде на Кутумовском острове под градом Астраканью[22] елико с воинством мужествовав, и Астрахани не взял. А взять ея не мочно, потому что стоит на воде и крепче Казанского царствия. И того града Астарахани мурза черкасов горских Теврюг Юнгич мне, холопу твоему царю Шихалею, написал писмо за своею рукою руским языком: буде-де царь Иван Васильевич поимет за себя дщерь мою любезнейшую в царицу себе, аз-де Астраканью и до уст реки Волги, до моря Хвалынского[23] и по морю улусами[24] черкаскими, и вверх по реке Яику, и с людми, которые во всей моей Золотой Орде черкасы горские живут, поклонюся ему и грамоту дам на всю свою державу до века. И тебе, великому государю Ивану Васильевичу, как Бог известит в размышление твоем, мне, холопу твоему, о всем отпиши. И царствуй вовеки». Сию грамоту отписа царь Шихалей и посла скоро, повелевая в 5 дней к Москве пригнать, а с Москвы в пять дней же. И той же царь Шихалей посла в Казань, повеле запасов и казны прислать скоро.
14
В лето 7072-го... под Астракань... — Вымысел. К лету 1564 г. Астраханское царство было уже 8 лет как присоединено к Московскому государству. ...царь Шахалей Касимовской... — Служилый татарский «царь» Шихалей (Ших-Али, см. о нем наст. изд., т. 10) к занятию Астрахани русскими войсками отношения не имел.
15
...На Кутумовской остров... — Свидетельство знакомства автора с топографией Астрахани. Другие авторы XVII в., Федот Котов в своем «Хождении» в Персию и Петр Золотарев в «Сказании о взятии Астрахани Степаном Разиным», упоминают под городом Кутумову реку или Кутумовку.
18
Теврюг Юньгичь — тесть Ивана IV кабардинский князь Темир-Гуки (в русских летописях — Темрюк Айдарович) Астраханский царством никогда не владел.
19
И пишет мурзе черкаскому Шихалей... — Грамоты, которыми обмениваются герои «Повести», вымышлены.
20
...единородную мою... дщерь Марию Теврюговну... — Кученей, дочь Темрюка, получила имя Мария только после крещения 20 июля 1561 г. в Москве. У нее была старшая сестра, следовательно, «единородной» (единственной) дочерью Кученей названа ошибочно.
22
...в Златой Орде... под градом Астраканью... — Наименование владений Темрюка «Золотой Ордой» — одна из деталей, заимствованных автором «Повести» из песни о Кострюке. С другой стороны, ассоциирование Астракани и Золотой Орды было в XVII в., по-видимому, делом обычным: Федор Котов в своем «Хождении» указывает на развалины «Золотой Орды» — «пониже Астраканьскова устья верст с шездесят».