Выбрать главу

Лепорелло

Понимаю. Итак, сеньор, я должен вам сказать, Что дон Жуан говаривал не раз: «Святые братья глупы. Человек Молиться волен как ему угодно. Не влезешь силой в совесть никому И никого не вгонишь в рай дубиной». Он говорил, что мавры и мориски[6] Народ полезный был и работящий; Что их не следовало гнать, ни жечь; Что коль они исправно платят подать, То этого довольно королю; Что явный мусульманин иль еретик Не столько вреден, сколь сокрытый враг; Что если бы сравняли всех правами, То не было б ни от кого вражды. «Поэтому, — так говорит мой барин,— Святые братья глупы». Даже стыдно Передавать мне вам такие речи, Но часто слышал я, как дон Жуан Говаривал: «Святые братья глупы».

Фискал

Когда не замолчишь ты, попугай, Тебя в железную посадят клетку!

Лепорелло

Вот этого уж я не понимаю: Молчу — ботинки; рот разину — клетка!

Инквизитор

(к фискалу)

Оставьте, брат фискал. Слова глупца Святыни нашей оскорбить не могут.

(К Лепорелло.)

Послушай. С господином ты своим, Вы совершили вместе преступленье, Которое заслуживает смерть. Но, ради простоты твоей, тебя Помиловать верховный суд согласен, С тем чтобы свято нам ты обещал Следить и наблюдать за дон Жуаном. О каждом шаге должен ты его, О каждом слове доносить — не то — Увы, мой сын, — смерть и проклятье церкви!

Лепорелло

(в сторону)

Вот этого еще недоставало!

(К инквизитору.)

Извольте, я готов за ним следить И доносить про все с благоговеньем.

Инквизитор

Иди же с миром.

(Подавая ему кошелек.)

А червонцы эти Дарит тебе святая инквизицья.

Лепорелло

(кладя кошелек в карман)

Беру — из уваженья. Господина б Не продал я ни за какие деньги.

Инквизитор

Ступай, мой сын, но помни обещанье!

Фискал

Коль будешь ты болтать — костер и пытка!

Лепорелло

Не беспокойтеся, отцы святые, Все можно сделать лаской из меня. Мое почтение всему собранью! А вы, сеньор Диего, вы себе Других друзей ищите; на меня Вы боле не надейтесь. Ваш слуга!

Лепорелло и шпион уходят в сопровождении стражи.

Инквизитор

Сомненья нет. Преступник был Маранья, Еретик он, святого братства враг, И на костре заслуживает смерть.

Фискал

Давно пример остывшей вере нужен. Везде сильнее ересь возрастает И слабые колеблются умы. Сожженье дон Жуана де Маранья Спасет от казни тысячу других.

Инквизитор

Так. Но принять в соображенье надо, Что он испанский гранд, богат связями, Что явной на него улики нет И что от слов он может отказаться. Когда его мы прямо обвиним, Наделает процесс наш много шума, А преступленье так невероятно, Что ропот всех подымется на нас. Пожалуй, сам король за дон Жуана Заступится, и этим пошатнется Религии святой авторитет.

Один член

Процесс начать неловко. Но нельзя ж Еретика оставить на свободе.

Другой член

Избавиться его есть много средств.

Третий член

Цель освящает средства. Братство наше Нам дозволяет в случаях подобных К кинжалу или к яду прибегать.

Фискал

Торжественную казнь в глазах народа, Великолепное auto da fe[7] Я предпочел бы этой темной казни; Но если все согласны, то я также Даю мое согласье на кинжал.

Инквизитор

Итак, мы в настоящем заседанье Торжественно, но тайно объявляем Еретиком Жуана де Маранья, Ему же ныне смертный приговор Постановляем все единогласно. Да будет так. Пишите, секретарь.
Комната во дворце Дон Жуана

Дон Жуан сидит в задумчивости и держит раскрытое письмо.

Дон Жуан

Опомнись, дон Жуан! Какое чувство В твоей груди проснулося опять? Какой давно забытый, светлый мир В тебе записка эта пробудила? Чем донна Анна лучше всех других? Такой же стан, и гибкий и прекрасный, Не раз я обнимал; к устам таким же Я прижимал горячие уста; Такой же голос и такой же взгляд Не раз меня Мадонной заклинали… И этот взгляд, и голос, и моленья, И мой восторг, и жизни полнота — Все было ложь. Я обнимал лишь призрак, От женщины, которую любил я, Которую так ставил высоко И на земле небесным исключеньем Считал, — не оставалось ничего — Она была такая ж, как другие! А, кажется, я понимал любовь! Я в ней искал не узкое то чувство, Которое, два сердца съединив, Стеною их от мира отделяет. Она меня роднила со вселенной, Всех истин я источник видел в ней, Всех дел великих первую причину. Через нее я понимал уж смутно Чудесный строй законов бытия, Явлений всех сокрытое начало. Я понимал, что все ее лучи, Раскинутые врозь по мирозданью, В другом я сердце вместе б съединил, Сосредоточил бы их блеск блудящий И сжатым светом ярко б озарил Моей души неясные стремленья! И если бы то сердце я нашел! Я с ним одно бы целое составил, Одно звено той бесконечной цепи, Которая, в связи со всей вселенной, Восходит вечно выше к божеству И оттого лишь слиться с ним не может, Что путь к нему, как вечность, без конца! О, если бы из тех, кого любил я, Хотя б одна сдержала обещанье! Я им не изменял — нет, нет, — они, Они меня бесстыдно обманули, Мой идеал они мне подменили, Подставили чужую личность мне, И их любить наместо совершенства — Вот где б измена низкая была! Нет, сам себе я оставался верен: Я продолжал носить в себе ту мысль, Которая являлась в них сначала; Но вскоре я подлог их узнавал, Одну покинув, я искал другую, И, каждый раз все сызнова обманут, С ожесточенным стал я любопытством В них струны сердца все перебирать, Когда ж они рвалися, равнодушно Изломанный бросал я инструмент И дале шел и всюду находил Одни и те же пошлые явленья! И в ярости тогда я поклялся Любви не верить, ничему не верить. Искал я в ней одно лишь обладанье, Лишь чувственность одну в ней находил. Да, я искал ее лишь для того, Чтобы насмешкой мстить ее насмешкам… А ныне? Что со мной? Что эти строки? Зачем они надежду оживили? Уж в третий раз прочитываю их, И в сердце тог же непонятный трепет.
вернуться

6

Мориски — мавры, принявшие христианство. Это не спасло их от преследований инквизиции, и впоследствии они были также изгнаны из Испании. Строки «Он говорил, что мавры и мориски» и т. д. Толстой использовал через несколько лет как аргумент против националистических взглядов Каткова, Маркевича и Щербины (письма к М.М.Стасюлевичу и Маркевичу от 7 февраля и 26 апреля 1869 г.).

вернуться

7

Дословно: дело веры (португ.).