Выбрать главу
Наш капитан ее повергнет в стоны, Когда микадо, позабыв свой сан, Придет к японке предлагать ей троны, — За исключением своей, — всех стран… И за зеленым чаем с ней болтая, Предложит ей владения Китая: «За поцелуй Китай Вам будет дан».
«За поцелуй Китай Вам будет дан», — И Ойя-Сан воздаст ему поклоны, И Ойя-Сан введет его в дурман, В крови царя она пробудит звоны… Сверкая черным жемчугом зубов, Струя ирис под шелк его усов, Она познает негные уроны.
Она познает негные уроны, И, солнцем глаз гетеры осиян, Забудет бремя и дефект короны Микадо, от ее лобзаний пьян. Потом с неловкостью произношенья Сказав «adieu», уйдет — и в подношенье, Взамен Китая, ей пришлет… тюльпан.
Взамен Китая ей пришлет тюльпан Высокий bon vivant[7] «нейтральной зоны», Не любящий в свиданьях «барабан», Ходящий чрез ограды и газоны, Чтоб (как грузины говорят: шайтан!) Придворный не схватил за панталоны, Усердием особым обуян…
Усердием особым обуян, Придворный сыщик, желтый, как лимоны, Не постеснится из дворца шантан Устроить на пиру жрецов мамоны И (сплетней, — не буквально!) за штаны Схватить царя, с вспененностью волны Друзьям расскажет «сверх-декамероны»…
Друзьям расскажет «сверх-декамероны» Дворцовый шпик — невежда и болван. Не оттого ль, чтоб не дразнить «тромбоны», Избрал забор микадо-донжуан? Как отдохнет от суеты житейской, Как азиатской, так и европейской, У подданной, у гейши Ойя-Сан.
В Японии, у гейши Ойя-Сан, Микадо сам ее повергнет в стоны: «За поцелуй Китай Вам будет дан», — Она познает негные уроны, — Взамен Китая ей пришлет тюльпан. Усердием особым обуян, Друзьям расскажет «сверх-декамероны».

У гейш

Разноцветно поют фонарики, Озеркаленные заливом, И трелят на флейтах арийки Гейши, подобные сливам.
В кимоно фиолетово-розовом, Смеющиеся чаруйно, С каждым, волнуемым позывом, Встречаются беспоцелуйно…
Уютные домики чайные Выглядят, как игрушки. Моряки, гости случайные, Пьют чай из фарфоровой кружки.
И перед гейшами желтыми Хвастают лицами милых На карточках с глазами проколотыми За нарушенье «клятв до могилы»…
Японки смотрят усмешливо На чуждых женщин безглазых С душою края нездешнего Вынутых из-за пазух…
Шалунья Сливная Косточка Отбросила веер бумажный, И на гостя посыпалась горсточка Вишен, манящих и влажных…

III. Шорохи интуиции

Поэза упадка

К началу войны европейской Изысканно-тонкий разврат От спальни царей до лакейской Достиг небывалых громад.
Как будто Содом и Гоморра Воскресли, приняв новый вид: Повальное пьянство. Лень. Ссора. Зарезан. Повешен. Убит.
Художественного салона И пьяной харчевни стезя Совпала по сходству уклона. Их было различить нельзя.
Паскудно гремело витийство, Которым восславлен был грех. Заразное самоубийство Едва заглушало свой смех.
Дурил хамоватый извозчик, Как дэнди эстетный дурил. Равно среди толстых и тощих Царили замашки горилл.
И то, что расцветом культуры Казалось, была только гниль. Утонченно-тонные дуры Выдумывали новый стиль.
Они, кому в нравственном тесно, Крошили бананы в икру, Затеявали так эксцессно Флиртующую игру.
Измызганно-плоские фаты, Потомственные ромали, Чьи руки торчат, как ухваты, Напакоститься не могли.
Народ, угнетаемый дрянью Безмозглой, бездарной, слепой, Усвоил повадку баранью: Стал глупый, упрямый, тупой.
А царь, алкоголик безвольный, Уселся на троне втроем С царицею самодовольной И родственным ей мужиком.
Был образ правленья беспутен — Угрозный пример для корон: Бесчинствовал пьяный Распутин, Усевшись с ногами на трон.
Упадочные модернисты Писали ослиным хвостом Пейзажи, и лишь букинисты Имели Тургенева том.
Свирепствовали декаденты В поэзии, точно чума. Дарили такие моменты, Что люди сбегали с ума.
Уродливым кактусом роза Сменилась для моды. Коза К любви призывалась. И поза Настойчиво лезла в глаза.
И этого было все мало, И сытый желудок хотел Вакхического карнавала Разнузданных в похоти тел.
И люди пустились в эксцессы, Какие не снились скотам. Изнервленные поэтессы Кривлялись юродиво там.
Кишки обжигались ликером, И похоть будили смешки, И в такт бархатистым рессорам Качелились в язвах кишки.
Живые и сытые трупы, Без помыслов и без идей, Ушли в черепашии супы, — О, люди без сути людей!
Им стало филе из лягушки Дороже пшеницы и ржи, А яды, наркозы и пушки — Нужнее, чем лес и стрижи.
Как сети, ткать стали интриги И, ближних опутав, как рыб, Забыли музеи и книги, В руке затаили ушиб!
Злорадно они ушибали Того, кто доверился им. Так все очутилось в опале, Что было правдиво-святым.
вернуться

7

Кутила, весельчак, человек беспечного склада (фр.)