– Нет, ведь правда, нелепо! В двух шагах ничего не видно – по этакому лесищу ищи лошадь ощупью!.. И Митрыча несчастного запрягла, кряхтит, а прет за нею следом.
Пришла и Варвара Васильевна. Было уже двенадцать часов. Молча пили чай, разговор не вязался. Все были вялы и думали о том, что по грязи, мокроте и холоду придется тащиться домой верст восемь. Варвара Васильевна, бледная, бодрилась и старалась скрыть прохватывавшую ее дрожь. Сергей и Шеметов сидели в облипших рубашках, взлохмаченные и хмурые, как мокрые петухи.
За темными окнами могуче загудел бас Митрыча:
– Эй, ребята! Вы здесь?.. Выходите встречать, нашли!
Все бросились к выходу. В темноте белела лошадь. Митрыч держал ее за оброть. Таня, бодрая, оживленная, вбежала в сени.
– А что? Нашла? – торжествующе обратилась она к Сергею и Шеметову. – Я говорила, что найду!
Сергей развел руками и низко склонил голову.
– Преклоняюсь!
Таня сияла детскою, смешною гордостью.
– Ну, и молодец же вы, Таня! – радостно воскликнула Варвара Васильевна.
Мужик кланялся.
– Уж вот, барышня, спасибо вам! Век за вас буду бога молить! Пошли вам господь доброго здоровья!
– И ведь как все вышло! – рассказывала Таня. – Идем, – что-то в стороне белеет. Митрыч говорит: река!.. Все-таки свернули. А это она! Стоит на полянке и щиплет траву.
Мужик взял из рук Митрыча оброть и радостно повторял:
– Нашли, нашли!
Таня и Митрыч выпили остывшего чая. Токарев расплатился с лесником. Двинулись в обратный путь.
Усталые и продрогшие, все вяло тащились по рассклизшей, грязной дороге. На севере громоздились уходившие тучи и глухо грохотал гром. Над лесом, среди прозрачно-белых тучек, плыл убывавший месяц. Было сыро и холодно, восток светлел.
Лес остался назади. Митрыч и Шеметов стали напевать «Отречемся от старого мира!»…[7] Пошли ровным шагом, в ногу. Так идти оказалось легче. От ходьбы постепенно размялись, опять раздались шутки, смех.
Когда пришли в Изворовку, солнце уже встало. Сергей и Катя обыскали буфет, нашли холодные яйца всмятку и полкувшина молока. Все жадно принялись есть. В свете солнечного утра лица выглядели серыми и помятыми, глаза странно блестели.
Варвара Васильевна, уходившая к себе в комнату, воротилась радостная и оживленная, с распечатанным письмом в руке.
– Владимир Николаевич, вы помните по Петербургу Тимофея Балуева?
– Как же! – ответил Токарев.
– Он пишет, что из ссылки едет в Екатеринослав и по дороге от поезда до поезда заедет ко мне в Томилинск. Шестого августа, на Преображение. Хотите его видеть?
– Конечно!
Таня спросила:
– Кто это?
– Рабочий, слесарь. Замечательно хороший человек, – сказала Варвара Васильевна.
У Тани загорелись глаза.
– Я тоже хочу его увидеть.
– Да всем, всем нужно его повидать, – решил Сергей. – Хоть у Вари все люди – замечательно хорошие люди, а все-таки интересно.
– Ну, а теперь спать! – объявила Варвара Васильевна. – Еле на ногах стою.
Назавтра Шеметов, Борисоглебский, Вегнер и Ольга Петровна уехали в Томилинск. Таня осталась погостить еще.
Жизнь теперь потекла более спокойная. Токарев по-прежнему наслаждался погодой и деревенским привольем. Отношения его с Варварой Васильевной были как будто очень дружественные. Но, когда они разговаривали наедине, им было неловко смотреть друг другу в глаза. То, давнишнее, петербургское, что разделило их, стеною стояло между ними, они не могли перешагнуть через эту стену и сделать отношения простыми. А между тем Варвара Васильевна становилась Токареву опять все милее.
Дни шли. Варвара Васильевна с утра до вечера пропадала в окрестных деревнях, лечила мужиков, принимала их на дому с черного хода. Сергей ушел в книги. Таня тоже много читала, но начинала скучать.
Токареву она нравилась все меньше. Его поражало, до чего она узка и одностороння. С нею можно было говорить только о революции, все остальное ей было скучно, чуждо и представлялось пустяками. Поведение Тани, ее манера держаться также возмущали Токарева. Она совершенно не считалась с окружающими; Конкордия Сергеевна, например, с трудом могла скрывать свою антипатию к ней, а Таня на это не обращала никакого внимания. Вообще, как заметил Токарев, Таня возбуждала к себе в людях либо резко-враждебное, либо уж горячосочувственное, почти восторженное отношение; и он сравнивал ее с Варварой Васильевной, которая всем, даже самым чуждым ей по складу людям, умела внушать к себе мягкую любовь и уважение.
Пятого августа Варвара Васильевна, Токарев, Таня, Сергей и Катя отправились в Томилинск, чтоб повидать проезжего гостя Варвары Васильевны.
7
Начало русской революционной песни на мотив французской «Марсельезы». Слова П. Л. Лаврова.