– Они такие черти, – говорит она, вздыхая, – такие черти.
И слово «черти» Жюли произносит так, как будто бы вторая буква в нем оборотное «э».
– Чэрти! Чэрти! Oh! C’est vrai…[6]
Дядюшка Ипатий Андреевич тоже всем недоволен, хандрит, иронизирует над всем. С доктором он поссорился; Жюли не ценит его вольнодумства; Верочка слишком все-таки молода… Но потребность говорить живет в неугомонном сердце.
И вот Ипатий Андреевич, за обедом, ораторствует, ни к кому не обращаясь, так вообще… Он закрывает глаза и, томно манерничая, критикует правительство… Впрочем, у него теперь и новый предмет для критики: это – марксисты…
– Но что такое марксизм? Позвольте вас спросить, – сюсюкает Ипатий Андреевич, – это учение для элементарных душ. Это не идеи, а желудок. Это принципиальная беспринципность, если угодно.
А Настасьюшка вечером шепчет Верочке, помогая ей раздеваться:
– При покойном батюшке лучше было. Крестьяне жалуются, недовольны. Управляющий запретил скот через речку гонять. В рабочую пору крюк приходится делать добрых пять верст. Да и поденные жалуются, кормят их худо… А намедни Жюлька проклятая кухаркину девчонку за волосы оттаскала.
Одна, одна Верочка.
Лукия постарела как-то вдруг. И все ходит вместе с генеральшей. Друг друга не слушают: каждая свое бормочет.
Один только есть теперь верный друг у Верочки – собака Руслан, пес дворовый. После обеда идет Верочка кормить Руслана. И подолгу смотрит в его умные, печальные, благодарные глаза…
Верочка чувствует, что Руслан любит ее крепко.
Однообразна жизнь в Ивняках, но не променяет ее Верочка на постылое однообразие института.
Увидела раз Верочка седло дамское, должно быть, покойной матери, и попросила Максима поучить ее кататься.
Оседлал Максим смирного Ваську, и Верочка, волнуясь и восхищаясь, забралась на седло. Приятен был кисловатый лошадиный запах. Хорошо было сознавать, что вот большое, умное, сильное животное будет ей, Верочке, покорно.
Пока Васька шел шагом, Верочке казалось, что легко кататься, и она попросила Максима пустить Ваську рысью. Тогда открылись неожиданные трудности. Нога выскочила из стремени, и надо было остановить Ваську. И как трудно подниматься на седле вместе с Васькиной спиной… Было смешно и немного страшно, и ногу себе Верочка натерла седлом. А когда Максим пустил Ваську галопом, у Верочки дух захватило, и ей показалось, что летит она стремглав через голову Васьки, но вскоре освоилась Верочка и с седлом и с лошадью.
Через неделю она уже каталась вместе с управляющим по полям, встав для этого в три часа утра.
Как прозрачен и нежен был воздух. Какой звонкий, звучный, звенящий, зовущий был гомон в полях от пения птиц и насекомых. И какие дали голубые открывались…
Васька шел покорно по меже, подымался на холмы, спускался в балки, переходил вброд ручей.
А как великолепен был чернозем. Вон подымают поле под озимое. Три пары волов идут понуро и влекут за собой плуг. И разворачивается земля, как бы открывая свое лоно. И богомольно идет за плугом мужик, обливаясь потом. А вот поле картофельное. Приказчик расставил девок полоть. Они стоят с тяпками как пестрое войско…
Но надо спешить к утреннему чаю.
А вечером, после семи, когда спадает жара, Верочка опять просит Максима оседлать Ваську. И опять едет на милом коне в луга через деревню, не страшась неистовых собак. Теперь крепко сидит Верочка на седле. И подымается в лад с Васькиной рысью. О, какое наслаждение так, вместе с Васькой, слушать шелестящий свежий ветер и вдыхать благоуханное небо.
Наступил август. Надо ехать в институт. И вот опять дорога, но уже осенняя теперь. Вот въезжает коляска в Усовку. Все по-прежнему, и пуньки стоят на отлете сиротливо. Потом Удалое.
Скучно, скучно ехать в институтский плен. Там уже ожидает Верочку дортуар, классы, зал танцевальный, верная Любочка.
Как медленно и как до странности скоро проходят дни, и никак нельзя понять, что такое время. Хочется Верочке распутать сети противоречий, но чем больше думает она об этом, тем мучительнее и труднее становятся ее мысли.
А дни идут, идут… И вот, когда Верочка окончила институт, ей не верилось, что прошло семь лет. Не вчера ли ехала она одиннадцатилетней девочкой из Ивняков в город.
И что случилось в эти институтские годы? Какие события совершились? Это были сны, сны – то скучные, то нежные и загадочные… А жизнь? Где она?
Вот вспоминает Верочка учителя Ореста Карловича Блаумана. Ему уже под пятьдесят; у него длинные седые волосы; печальная улыбка на тонких губах: он бритый, как актер; руки у него бледные; пальцы тонкие и длинные…