— Я жду, когда вы успокоитесь!
Но это давно уже было. Теперь она и не подходит к окну. Мы поняли быстро, что можно и чего нельзя делать на ее уроках.
Раньше мы с ужасом думали: «Ах, сейчас начнется отвратительный английский!» А теперь мы ждем его с нетерпением. Он совсем уж не такой плохой язык, как казался нам прежде. Он даже очень красивый язык. И гораздо легче русского. Грамматика английского языка проще нашей в сто раз. Одно плохо, что англичане придумали слишком много идиом.
Помню, на первых уроках мы откровенно признались Агнии Петровне, что не любим английский, потому что он некрасивый язык.
Она засмеялась и сказала:
— Может быть! Может быть! Но послушайте, как англичане пишут стихи. — И прочла стихотворение такое музыкальное, что оно понравилось всем. — А теперь я переведу каждую фразу! — сказала Агния Петровна и перевела.
Нам так понравились эти стихи, что мы захотели выучить их наизусть, и на другой день уже читали его хором:
«Маке music to the lonely ear!» — Действительно, это звучит, как музыка.
И разве не чудесный вот этот переход:
Как хорошо все-таки, что Агния Петровна помогла нам понять красоту этих изумительных строчек.
Возвращаясь домой, я шла, повторяя и повторяя эти замечательные строчки.
И как чудесно сказано: that clear obscure — прозрачная темнота!
Ведь в летние вечера темнота действительно прозрачная.
У Пушкина тоже есть красивое описание ночи: «Прозрачно небо, звезды блещут». Но это уже совсем другая красота. Торжественная! Сияющая! Пышная! А у Байрона она немного грустная, влажная какая-то, тихая и задумчивая, какой только и бывает тишина в ночном парке.
Все девочки безумно влюбились в Агнию Петровну. Мы стали провожать ее после уроков, носить ее портфель, тетради, учебные пособия. Когда кончался урок, все наперегонки бросались к дверям, чтобы открыть их, и все обязательно хотели что-нибудь сказать на прощание.
Но потом уж началось настоящее безобразие. Дюймовочка так влюбилась, что стала надоедать ей своей любовью, да и нам мешала любить Агнию Петровну. А Дюймовочке начали подражать и другие наши девочки — Тамара Иванчук и Рая Богданова. Они поджидали Агнию Петровну на трамвайной остановке, провожали ее до дома и вообще все время вертелись у нее под ногами, надоедая своей любовью.
А это уже не честно. Уж если любить хорошую учительницу, так любить надо всем классом, чтобы никому не было обидно, а не выскакивать со своей любовью. И почему Агния Петровна должна уделять им больше внимания, чем всем другим?
Ну, мы пригласили эту «троицу влюбленных» в парк Победы и тут поговорили с ними так, что они запросили пощады. Дюймовочке, как самой маленькой, просто дали легкий подзатыльник, чтобы привести ее в чувство, и она сразу поняла, что в будущем ей тоже достанется за навязчивость так же крепко, как Тамаре и Рае.
А вот учительницу пения Анну Семеновну никто из ребят не провожал никогда, да и не будет провожать. Пусть не надеется даже.
Честно говоря, она тоже неплохая учительница, но у нас с ней отношения неважные. И все потому, что она не сдержала слова. Когда мы начали заниматься у нее, Анна Семеновна сказала, что уже договорилась с телестудией, и мы будем выступать, петь хором, а те, кто будет лучше всех заниматься, может рассчитывать на сольные номера. Мы обрадовались. Это же все-таки интересно — выступать по телевидению. Другие школы выступают довольно часто, а наши ребята будто такие безголосые, что их и слушать невозможно.
Однако никаких выступлений по телевидению Анна Семеновна так и не организовала, да и ни с кем, наверное, не договаривалась.
Теперь мы уже не верим ни одному ее слову, хотя, возможно, она и не виновата. Ведь желающих выступить по телевидению так много, что до нас не дойдет очередь и через сто лет. Но все равно она не должна была обещать до тех пор, пока не договорилась по-настоящему.
И вот теперь на ее уроках пения мы нарочно поем так, что она морщится. Одни тянут в лес, другие по дрова; одни орут, как поросята, другие кряхтят по-утиному. А в общем, наше пение напоминает квартет из басни Крылова.
— У нас нет слуха! — говорим мы.
— И пения никто у нас не любит!
1