В монографии о творчестве «амазонки русского авангарда» американский профессор Н. Гурьянова[18] в главе под названием «Цветопись», много и сочувственно цитируя Степанову, делает сходный вывод: у Малевича просто «краска», у Розановой — истинный, духовный «цвет», который и оказал решающее влияние на творчество супрематиста[19].
Стройности этой концепции мешает лишь существование понятий «цветопись», «цветописцы», имеющихся в сочинениях Малевича. Неологизм супрематиста имеет столь мощный идентифицирующий потенциал, что обнаружение его истинного происхождения чревато разрушением конъюнктурных построений. Именно поэтому Н. Гурьянова предпринимает попытку ликвидировать авторство Малевича в создании термина.
В письменном наследии Розановой отсутствует определение «цветопись» — свое новаторство в живописи она характеризовала понятием «преображенный колорит», выдающим фразеологию символизма. Поскольку у художницы такого слова нет, то создателем его объявляется великий инвентор русской словесности, Велимир Хлебников: Трудно сказать, принадлежало ли Розановой изобретение термина «цветопись». Любопытно, что это слово в отношении живописи (наряду со «светописью» в отношении фотографии) встречается в рукописях Хлебникова 1910-х годов[20].
По свидетельству авторитетных специалистов-хлебниковедов — Е. Р. Арензона, редактора собрания сочинений поэта, литературоведа А. Е. Парниса, Н. Н. Перцовой, составителя словаря неологизмов Хлебникова, куда вошло более четырех тысяч единиц, — слова «цветопись» у гениального речетворца пока что не обнаружено[21].
Дар первородства, отпущенный Малевичу, сказался и в порождении неологизмов, столь органичных, что они без труда входили в язык. Понятия же, как всегда у родоначальника супрематизма, произросли вначале в невербальной сфере живописного опыта, затем конденсировались в слове. Первое употребление дефиниции «цветопись» относится к концу 1916 — началу 1917 года: она фигурирует в статье «Кубизм» (см. наст. изд.). Статья с авторским названием «Цветопись» была написана не позже марта 1917 года — и с положениями Малевича о цвете в супрематизме читатель имеет ныне возможность познакомиться напрямую.
Завершая экскурс в историю создания и бытования слова «цветопись», следует подчеркнуть, что этот эпизод высветляет одну из немаловажных задач издания настоящего Собрания сочинений: публикация текстов Малевича ограничит возможность некорректного манипулирования историческими реалиями, в том числе вопросами приоритета и проблемами генезиса авангардных новаций в русском искусстве.
Издание в составе настоящего тома откомментированного кинематографического проекта художника также призвано пролить свет на существенные моменты в теме «Малевич и кино», представляющей большой интерес в силу лидирования в 20 веке самого молодого тогда вида искусства[22].
Один из контрфорсов темы — наличие сценария Малевича «Художественно-научный фильм „Живопись и проблемы архитектурного приближения новой классической архитектурной системы“». Со времени его обнаружения в конце 1950-х годов в оставленном на Западе архиве и до наших дней исследователи вдохновляются тем, что Малевич якобы написал сценарий для немецкого кинорежиссера Ганса Рихтера (1888–1976); в некоторых работах можно встретить даже утверждение, что сотрудничество продвинулось настолько далеко, что был создан саунд-трек[23].
Автор настоящих строк, в 1999 году публикуя сценарий на русском языке в типографском воспроизведении, аргументированно опроверг эти утверждения и изложил истинные обстоятельства возникновения проекта[24]. Малевич создал сценарий, скорее всего, перед самой поездкой в Германию, и уж совершенно определенно — до личного знакомства с Гансом Рихтером. Покидая Европу из-за отказа советских чиновников в продлении визы, он приложил к готовому сценарию листок с указанием: «Для Ганса Рихтера».
Примечательно, что в перекидывании мостов от беспредметного кинематографа Ганса Рихтера к проекту Малевича исследователи как-то не сосредоточивались на кардинальном расхождении замысла русского авангардиста и пафосе творчества немецкого режиссера. Малевич создал сценарий для советской мультипликационной студии, имея в виду научно-популярный фильм, то есть дидактическое пособие по иллюстрированию положений «художественной науки» — именно поэтому проект назывался «художественно-научный фильм». Через использование реального времени и подлинной динамики кинематографического языка художник полагал возможным наглядно доказать объективность и логичность прихода к всеобъемлющему супрематическому стилю.
Этому замечательному проекту с его явным целеполаганием нужны были, как представляется, лишь высоко профессиональные исполнители. В московских письмах, написанных перед отъездом 8 марта 1927 года в Европу, Малевич сообщал в Ленинград своим сотрудникам Н. М. Суетину и Б. В. Эндеру: «Дорогой Николай Михайлович и Борис Владимирович. <…> Приедет Комисаренко, мультипликатор, нужно с ним хорошо построить фильм Супрематический. Я еду в понедельник, билет в кармане…» Тому же Суетину и другому помощнику, В. Т. Воробьеву, тогда же были отданы более подробные распоряжения по поводу предстоящих съемок: «Николай Михайлович и Василь Тимофеевич. Очевидно, фильма Супр<ематическая> пройдет, и к Вам приед<у>т <мульти>пликаторы и кроме <того> засъемщики. Нужно, чтобы Вы, Николай Михайлович, приготовились, т. е. <им нужно> показать, как организуются супрематиче<ские> элементы в объемы и какие можно сделать из них архитектоники.
Нужно, чтобы Хидекель сделал архитектур<ный> план, если не успеет, то у Петина пусть возьмет свой снимок для дачи засъемщикам.
Нужно показать все развитие объемного Супр<ематизма> по ощущениям аэровидного, динамич<еского,> статич<еского>, готич<еского>.
Привет всем провожавшим меня. В понедельник уезжаю. Жду в Варшаву писем побольше. Пишите все. Очень жалею, что стенгазеты не взял. Все стали сулить мне блага здесь.
До свид<анья>. К. Мал<евич>»[25].
Советская мультипликация в те времена переживала период бурного становления, и технические трудности в создании киноленты о возникновении «новой классической архитектурной системы», то есть супрематического классицизма, были преодолимы. Даже введение Малевичем цвета в проект, которое иные исследователи объявляли его предвиденьем возникновения цветного кино, объясняется тем, что советские мультипликаторы, как и их зарубежные коллеги, в случае надобности вручную раскрашивали позитив фильма.
Трудности реализации супрематического сценария лежали, как мы знаем, в другой плоскости, идеологической, они-то и оказались непреодолимыми.
Ганс Рихтер, один из основоположников беспредметного (чистого, абстрактного) кино, был энтузиастически предан специфике нового вида искусства — специфике кино как такового, если прибегнуть к привычной фразеологии русских радикалов. Трудно представить немецкого режиссера в роли профессионального воплотителя чужих, пусть и великих, проектов — в особенности таких, где кинематограф был простым инструментом, «динамической кистью».
…В 1970-е годы, когда слава супрематиста уже начинала греметь в мире, Ганс Рихтер сделал попытку снять этот фильм — отдать долг Малевичу, поскольку и сам режиссер, и все остальные полагали, что тот сумел написать сценарий в свои берлинские дни специально для него. От нескольких лет работы осталось много материалов[26]. Фильмом они не стали.
В настоящем томе большое место отведено кратким текстам, в которых Казимир Малевич закреплял свои размышления на протяжении почти всей жизни. Его приверженность к немедленной фиксации пришедших на ум соображений нашла отражение в собственном жанровом определении: среди архивных бумаг сохранились отдельные листы с помещенными на них словами «Краткие мысли», «Разное». В списках работ, составленных Эль Лисицким и Ниной Коган, высказывания художника были объединены и другими общими названиями — «Интуитивные записи», «Отрывки». Состав их пока не поддается удовлетворительной реконструкции[27].
18
Gurianova N. Exploring Color: Olga Rozanova and the Early Russian Avant-Garde, 1910–1918. New York: G + B Arts International, 2000; Гурьянова H. Ольга Розанова и ранний русский авангард. М.: Гилея, 2002.
21
Пользуясь случаем, хочу выразить искреннюю признательность Е. Р. Арензону, А. Е. Парнису и Н. Н. Перцовой за обстоятельные консультации.
22
Typitsin M. Malevich and Film / With Essays by Kazimir Malevich and Victor Typitsyn. New Haven & London: Yale Universtiy Press in association with the Fundaсao Centro Cultural de Belem, 2002.
23
См.: Marion von Hofacker. Chronology // Hans Richter. Activism, Modernism, and the Avant-Garde / Edited by Stephen C.Foster. Cambridge: Massachusetts Institute of Technology, 1998. P. 261 (Марион фон Хофакер, составитель «Хронологии», здесь утверждает, что Малевич «завещал Рихтеру осуществить его кинопроект. Саундтрек для фильма был создан, но проект вскоре был отставлен»).
24
Малевич К. Художественно-научный фильм «Живопись и проблемы архитектурного приближения НОВОЙ классической архитектурной системы» / Публ., подгот. текста и коммент. А. С. Шатских // Малевич. Классический авангард 3. Витебск: Сб. / Сост. Т. В. Котович. Витебск: Областной краеведческий музей, 1999. С. 33–40.
25
Оба письма Малевича, отосланные из Москвы в Ленинград в конце февраля 1927 года, воспроизводятся по факсимильным копиям из частного собрания.
26
Ганс Рихтер, приступив к работе над созданием фильма по сценарию Малевича около 1971 года, в качестве сотрудника-помощника пригласил фотографа-документалиста Арнольда Игла (Arnold Eagle). После смерти режиссера в 1976 году в его мастерской остались материалы проекта, который А. Игл безуспешно пытался реализовать еще в течение шести лет. Впоследствии все материалы поступили в отдел специальных коллекций научной библиотеки Фонда Гетти, Лос-Анджелес, США. Здесь хранятся: фотокопия сценария Малевича; машинописная копия расширенного и дополненного Рихтером перевода сценария на немецкий язык; 119 раскадровок, соотносящихся с указаниями в режиссерской машинописи; фотографии и 21 цветной слайд для раскадровок; 21 катушка с 16-миллиметровой пленкой разнообразной длины; на некоторых катушках имеются пометки, свидетельствующие о звуковом сопровождении, но это звуковое сопровождение не идентифицировано. Все материалы, однако, не поддаются реконструкции в сколько-нибудь последовательную киноленту. Вышеизложенные сведения почерпнуты из описания той части архива Арнольда Игла в Фонде Гетти, что относится к деятельности Ганса Рихтера.
27
В архиве ФХЧ помимо списка Эль Лисицкого хранятся также два списка сочинений Казимира Малевича, относящихся к началу 1920-х годов: один из них составлен предположительно М. С. Малевичем, другой — Н. О. Коган. И в первом, и во втором списке перечислены рукописи под названиями «Краткая мысль», «Краткие мысли», «Отрывки». В списке Эль Лисицкого (см. выше примеч. 5) заинвентаризировано: «Краткие мысли. 4 желт<ых> лист<а,> черн<ила.> 43 мысли»; «Краткие мысли. „Истина моя в том — воплощая в ходе движения идею формы“. 3 + 1/2 листа, черн<ила.> 14 §§».