— Это все Билл!
— Что он наделал?
— Не он, она! Вы знаете эту секретаршу?
— Прекрасную Лаванду? Мы с ней друзья. Эмсворт ее не любит, а на мой взгляд, есть в ней своеобразная прелесть. Она напоминает мне учительницу танцев, которую я боготворил. Я имею в виду не столько любовь, сколько страх и трепет. Очень похожи. Мы с Лавандой вчера поговорили. Она мне призналась, что хочет открыть машинописное бюро, но не может, нет денег. Почему призналась — не спрашивай. Вероятно, от меня веет той эмпатией, о которой столько говорят. Циник предположил бы, что она собиралась меня прощупать, но вряд ли. По-моему, это… что ты делаешь? Гимнастику? — спросил он, ибо Майра странно заломила руки.
— Не говорите вы, дядя Фред! Послушайте! Лорд Икенхем понял, как она права.
— Прости, — сказал он. — Дурная привычка. Что ты хотела поведать мне о Лаванде?
— Она мерзкая шантажистка!
— Кто? Ты меня удивляешь. Кого же она шантажирует?
— Бедного Билла! Она попросила, чтобы он украл Императрицу.
Казалось бы, трудно удивить лорда Икенхема, но тут он удивился. Он знал, что в Бландингском замке можно ждать чего угодно, но к этому готов не был.
— Что ты имеешь в виду?
— Я же сказала, она просит, чтобы Билл украл Императрицу. Я не знаю, для кого. То есть крадет она, а он ей должен помогать.
Лорд Икенхем тихо свистнул. Он понял, что это правда. В конце концов трудящийся достоин пропитания, а значит — кто-то осыплет Лаванду золотом, и она откроет свое бюро. Это ясно, это — несложно, только при чем тут преподобный Катберт? Они, в сущности, незнакомы…
— При чем тут Билл?
— Она его подловила. Сказать вам все как есть?
— Конечно.
Заметив для начала, что таких особ лучше бы варить в кипящем масле, Майра начала свой рассказ.
— Билл пошел гулять, а она подходит. Он говорит: «Хорошая погода», она…
— …отвечает: «Мдау».
— Нет, она отвечает: «Нам надо с вами потолковать, мистер Бейли».
— Бейли? Она его знает?
— Еще как! Она что-то делала для бедных там, у них, и сразу его узнала. У него такое лицо…
Согласившись с тем, что забыть Билла трудно, лорд Икенхем опечалился. Он-то думал, что перед ним — девичья прихоть, а тут такая беда! Если Билл не согласится, Лаванда все скажет леди Констанс и та примет меры. Несчастный пастырь будет извергнут из рая, как Люцифер, денница, сын зари.
— А потом?
— Сказала, чтоб украл Императрицу.
— А он что?
— Послал ее к черту.
— Странный совет для священника.
— Ну, он сказал, что лорд Эмсворт с ним очень добр, а он у лорда Эмсворта гостит, и любит его, и не обидит, и вообще, епископ бы не разрешил красть свиней.
Лорд Икенхем кивнул.
— Да, да, — сказал он. — Суровая жизнь у священников. Украдешь свинью — и все, нет тебе пути. А она?
— Сказала, чтоб он подумал, мерзав… Лорд Икенхем поднял руку.
— Я знаю, какое слово дрожит на твоих устах, — промолвил он, — но не произноси его, удержись. Да, тут есть о чем подумать. Может, ему свернуть шатер?
— То есть уехать? А как же я?
— Это было бы разумней всего.
— Я без него умру. Вы ничего не можете придумать?
— Нам надо выиграть время.
— Как? Эта…
— Pardon!
— … особа просила ответить завтра.
— Завтра? Что ж, пускай он соглашается и попросит два дня, на подготовку.
— Всего два дня!
— За эти два дня я напрягу все свои силы. Редкая проблема устоит против них.
— А если устоит?
— Тогда, — признал лорд Икенхем, — положение будет нелегкое.
VI
Среди других немаловажных замечаний, которых слишком много, чтобы их привести, поэт Драйден[118] (1631–1700) сказал, что у большого — малая причина; и все здравомыслящие люди с ним согласятся.
Если бы к лорду Эмсворту не залетела муха и не стала бы жужжать над его носом, он вряд ли проснулся бы в четверть пятого; а если бы он не проснулся или снова уснул, он бы не лежал, размышляя о юных христианах, и не вспомнил бы совета, который дал ему лорд Икенхем. Память часто подводила его, но не на этот раз.
Пробраться к озеру, сказал лорд Икенхем, подрезать веревки. Чем больше думал об этом хозяин замка, тем больше соглашался с тем, что другого пути нет. Такие люди, как пятый граф, говорил себе граф девятый, такие осторожные, консервативные люди, не решают сгоряча, они сперва обдумывают, а когда уж дают совет, можно не сомневаться в его надежности.
Утро было самое что ни на есть раннее, а в библиотеке лежал один из тех перочинных ножей, которыми закалывают баронетов в соответствующих романах. Нож был острый, граф им порезался два дня назад. Словом, все складывалось прекрасно — если бы не мысли о Констанс.
«Если она узнает…» — подумал он и содрогнулся. Тут подоспел голос, зашептавший на ухо: «Не узнает», и бедный лорд, напротив, встрепенулся. Пыл, вдохновлявший его крестоносных предков при Акре или Дамиетте,[119] поднял его с постели и побудил одеться, если слово это применимо к такому свитеру и таким брюкам. У дверей библиотеки лорд Эмсворт ничем не отличался от тех, кто сокрушал нечестивых.
Когда он уже размахивал ножом, как Артур — Эскалибуром, странная пустота в желудке подсказала ему, что он не завтракал. Несмотря на рассеянность, он догадался, что тут поможет кухня. Теперь он редко там бывал, но в детстве вечно бегал туда, за пирогом, и оттуда, от кухарки. Легко отыскав дорогу, он открыл знакомую дверь, зная, что при всех своих особенностях воду вскипятить сумеет, — и неприятно удивился, ибо в кухне был Джордж.
— Дед! — сказал Джордж не совсем отчетливо, так как жевал.
— Джордж! — сказал лорд Эмсворт, тоже не слишком отчетливо, но по другим причинам. — Как ты рано встал!
Джордж сообщил, что любит вставать рано, можно два раза позавтракать, и спросил, почему встал в этот час его дедушка.
— Я… э… а… — ответил тот. — Бессонница.
— Яичницу зажарить?
— Спасибо, нет. Пойду, пройдусь. Воздух очень хороший. До свиданья, Джордж.
— Пока, дед.
— Пройдусь, — повторил лорд Эмсворт и ушел в большой растерянности.
Сага о подрезанных веревках достигла замка незадолго до завтрака, когда юный христианин, изможденный дурной ночью, пришел к заднему крыльцу и спросил Биджа. Ему он все и поведал. Бидж велел одному из своих подчиненных отыскать для страдальцев новые веревки и сообщил все леди Констанс, та — герцогу, тот — племяннику, а уж тот — лорду Икенхему, который сказал: «Ай-яй-яй, подумать только!»
— Международная банда, не иначе, — прибавил он, на что Арчи ответил, что злоумышленник, несомненно, не любит юных христиан, и лорд Икенхем с этим согласился.
Вообще-то в такой час он должен был идти к гамаку, но пошел к Эмсворту, чтобы его поздравить. Он знал, что победитель сидит в библиотеке, читая трактаты о свиньях, как всегда после завтрака.
В библиотеке лорд Эмсворт сидел, но не читал, а глядел куда-то. Нельзя сказать, что его терзали угрызения; он чувствовал примерно то, что чувствует чикагский бизнесмен старой школы, удачно взорвавший соперника. Вроде бы все в порядке, а все-таки страшновато.
— А, Икенхем… — сказал он. — Доброе утро.
— Для вас, дорогой мой Эмсворт, прекрасное. Только что слышал новости.
— Да?..
— Замок звенит вашей славой.
— Да?..
— Ну, ну, — укоризненно сказал лорд Икенхем, — со мной не стесняйтесь. Вы обрушили меч Гидеона[120] на этих подлецов. Как тут не гордиться!
Лорд Эмсворт не столько гордился, сколько трепетал, глядя сквозь пенсне на стену, словно хотел разглядеть, где же у нее уши.
— Пожалуйста, Икенхем, не говорите так громко!
— Хорошо, буду шептать.
— Да, прошу вас.
Лорд Икенхем сел и понизил голос.
— Ну, рассказывайте.
— А… э…
119