«Какая страна! — думал королевский картограф, стоя на палубе бригантины, медленно продвигавшейся вверх по течению. — Какой простор, какая первобытная мощь! Мы в Европе веками льём кровь за крохотные клочки земли, а тут её никто и не считает за достояние. Эта земля должна стать французской, и она ею станет, не будь я сьер де Шамплен де Сентонж!».
Тридцатишестилетний моряк из городка Бруаж на побережье Бискайского залива был доволен судьбой. Ему несказанно повезло: король Франции Генрих IV заинтересовался его иллюстрированной книгой о путешествии по Мексике и Вест-Индии, причём настолько, что назначил автора «Краткого рассказа об удивительных вещах, которые Самюэль Шамплейн из Бруажа наблюдал в Западной Индии» королевским картографом и пожаловал ему пенсию и дворянское звание. И теперь Шамплен де Сентонж, облечённый королевским доверием (и соответствующими полномочиями), руководит картографическими съёмками земель Новой Франции в составе канадской экспедиции и составляет описание её берегов. И это только начало — энергии у него хоть отбавляй, а в этих девственных краях энергичный человек найдёт, как и чем себя проявить. Но прежде всего надо убедить его королевское величество в том, что эти земли, которыми короли из династии Валуа пренебрегали около шестидесяти лет, пригодны для колонизации, что здесь можно заниматься не только охотой, но и осёдлым земледелием, и что гибель первых французских колоний — всего лишь досадная случайность.
От размышлений его оторвал голос лейтенанта, командовавшего небольшим отрядом солдат, сопровождавших экспедицию.
— Господин де Сентонж, — почтительно доложил офицер, — на правом берегу виден дым. Скорее всего, это селение виандотов.
— К берегу! — решительно распорядился Шамплен. — Подайте знак на второй корабль. И никаких враждебных выпадов, лейтенант, — нам нужны союзники среди туземцев. Но мушкеты держите наготове — от этих дикарей, которые не имеют ни веры, ни закона и живут как звери, без Бога и без религии, можно ожидать чего угодно.
Опасения королевского картографа не оправдались — индейцы встретили французов дружелюбно. Успокоившись насчёт туземцев, он теперь опасался своих соотечественников, жадно поглядывавших на индеанок, и строго-настрого приказал лейтенанту д'Арманьяку следить за своими людьми — конфликт с аборигенами из-за женщин никак не входил в планы господина де Сентонж. «Всему своё время, — сказал он офицеру. — Мы в самом начале пути, и от нас зависит, насколько тернистым он будет. Множество великих начинаний рушилось из-за пренебрежения мелочами — помните об этом».
Найти общий язык оказалось делом несложным — проводник экспедиции, охотник-траппер Жиль Денье, потомок французских первопоселенцев, прибывших в Канаду с Жаком Картье, свободно говорил на языке алгонкинов и сносно владел ещё несколькими местными наречиями. Ледок недоверия со стороны вождя виандотов растопили традиционные подарки — бусы, кусок сукна и пара железных ножей, вызвавших неподдельный восторг индейцев, — после чего беседа у костра сделалась почти доверительной.
— Они готовы добывать нам шкурки бобров, — переводил проводник, — и обещают не нарушать мир. Вот только, — он помедлил, вслушиваясь в гортанную речь вождя, — виандоты хотели бы рассчитывать на нашу военную помощь и защиту.
— Вот как? — удивился Шамплен. — И кого же они опасаются? Англичан или, может быть, голландцев?
— Ирокезов.
— Кого?
— Ирокезы — могучее индейское племя, вернее, союз пяти племён. А само это слово означает «настоящие гадюки». И оно недалеко от истины, господин картограф: ирокезы — это страх и ужас этих мест. Ирокезы живут одной лишь войной: война, по их представлениям, — единственное занятие, достойное мужчины. Они воюют непрерывно, расширяя свои земли и подчиняя другие племена. Или уничтожая, если те не желают покориться, — ирокезам никто не может противостоять. Они теснят монтаньес, алгонкинов, магиканов и этих, — Жиль повёл глазами в сторону вождя, — гуронов.
— Гуронов?
— Мы их так называем. Вы посмотрите на их всклокоченные патлы, — ухмыльнулся траппер, — ни дать ни взять кабаньи головы![5]
Улыбнувшись меткому прозвищу, Шамплен тем не менее задумался. «Если ирокезы — самая грозная военная сила здешних мест, не опрометчиво ли будет восстанавливать их против нас? Но вождь виандотов ждёт ответа…».
— Скажи ему, что франки не бросают своих союзников в беде.
Ответ был уклончивым — он не содержал прямого обещания, и трактовать его можно было по-всякому, — однако вождь гуронов,[6] далёкий от тонкостей политики бледнолицых, остался доволен. Из глаз индейца исчезли остатки насторожённости; он повернулся и махнул рукой, приказывая подавать гостям угощение — ягоды и жареную дичь.
Несмотря на радушный приём, с наступлением темноты французы вернулись на свои корабли. Шамплен благоразумно решил оградить пылких галлов от соблазна провести ночь в индейских шалашах, под одной крышей с не слишком отягощенных одеждами индеанками. Денье уверял, что хозяева могут и угостить бледнолицых пришельцев ласками своих сестёр и жён, однако де Сентонж отнёсся к его словам скептически. Но главное — Шамплен помнил другие слова того же Денье «ирокезы — это страх и ужас этих мест». И поэтому он приказал убрать сходни, отвести бригантины от берега и стать на якорь — пусть лучше между ними и стеной густого леса будет подобие крепостного рва, наполненного водой.
Недоброе предчувствие не обмануло королевского картографа — среди ночи он был разбужен дикими криками. Основательно приложившись спросонок о дерево корабельной переборки, полуодетый Самуэль схватил заряженный мушкет и выскочил на палубу, где уже суетились его люди, не понимавшие, что происходит.
Ночную темноту разогнало пламя — индейские хижины, крытые корой, горели как порох. В селении царила паника: гуроны — мужчины, женщины, дети, — бестолково метались по всему берегу. А среди уже знакомых ему фигур виандотов Шамплен разглядел других индейцев — тех, кто напал. Эти другие были до пояса обнажены и одеты только в ноговицы и в нечто среднее между короткой юбкой и набедренной повязкой; их красные в отсветах огня тела покрывала то ли татуировка, то ли боевая раскраска. Головы нападавших воинов были выбриты, а в оставшуюся «скальповую прядь» воткнуты орлиные перья — расстояние до берега было невелико, шагов тридцать, и Шамплен отчётливо видел все детали.
— Ирокезы! — со страхом произнёс оказавшийся рядом с ним Жиль.
«Так вот вы какие…» — подумал господин де Сентонж.
Ирокезов было меньше, чем виандотов, но они, вооружённые копьями и короткими дубинками, двигались с хищной стремительностью волков, атаковавших оленье стадо, и опустошали ряды захваченных врасплох гуронов. Внимание Шамплена привлёк плечистый рослый ирокез — вероятно, вождь, — раздававший удары направо и налево, и сваливший на его глазах троих виандотов. Исход ночного боя сомнений не вызывал…
Над головой Самуэля тонко свистнула и воткнулась в мачту стрела с костяным наконечником. Шамплен инстинктивно присел, вскинул мушкет, прицелился в ирокезского вождя и нажал на спуск. Ружейный замок щёлкнул, но выстрела не последовало — осечка.
«Не стреляй!» — прозвучал в его сознании властный голос.
Де Сентонж обернулся.
Солдаты в блестящих шлемах разворачивали фальконеты; красными яркими точками светились во тьме зажжённые фитили. Течение развернуло бригантины параллельно берегу, и д'Арманьяк уже готов был открыть огонь: он только не понимал, в кого стрелять, и надо ли это делать вообще.
— Не стрелять! — выкрикнул Шамплен. — Поднять якорь! Вёсла на воду — отойти от берега!
— Но господин де Сентонж, — подал голос лейтенант, — похоже, там избивают наших туземных союзников. Не правильнее ли будет им помочь?
— Не стоит вмешиваться в чужую войну, толком не разобравшись, — отрезал Самуэль. — Мы откроем огонь только если ирокезы сядут в каноэ и попробуют на нас напасть. А эти гуроны пока ещё нам не очень союзники…
6
Самоназвание этого племени переводится как «правдивые мужи». Честность вообще была присуща всем американским индейцам, чем беззастенчиво пользовались их «бледнолицые братья» — естественно, в своих интересах.