В редакции по-прежнему оставалось много друзей и знакомых Тома. А 13 декабря 1909-го на общем голосовании курса его выбрали Одописцем. Ему предстояло написать торжественную оду и затем прочитать ее на выпускной церемонии. Шарлотта Элиот писала сыну: «Ты должен удостовериться и вовремя зарезервировать билеты, чтобы отец и я могли услышать твою Оду…»[82]
Из того же письма: «Меня до такой степени интересуют все детали твоей жизни, мне жаль только, что тебе не хватает времени писать подробнее. Ты еще не сообщил мне, какие у тебя оценки по двум другим предметам.
Шеф (муж Ады, сестры Тома. – С. С.) писал в начале осени, что он думает, что к концу учебного года твои идеи выкристаллизуются, и ты лучше будешь знать, каково наилучшее направление для твоей литературной активности. Я скорее надеялась, что ты не будешь в дальнейшем специализироваться по французской литературе. <…> Для меня невыносима мысль, что ты окажешься один в Париже, сами эти слова вызывают у меня дрожь. Англоязычные страны так отличаются от остальных. Я вовсе не восхищаюсь французской нацией и гораздо меньше доверяю представителям этой расы, чем англичанам. Я, должно быть, недостаточно ученая, чтобы знать, что означает выражение «особый гений» какого-либо народа…»[83]
Очевидно, что семья знала о желании Тома поехать в Париж после окончания университета. Но вряд ли она знала о его желании там остаться. Том не спешил делиться с родными своим восхищением Лафоргом и интересом к Бодлеру, Верлену или Рембо. Шарлотте мог попасть в руки номер Advocate с его рецензией на книгу Джеймса Хaнекера (1860–1921) «Эгоисты: книга суперменов» («Egoists: A Book of Supermen»). Ханекер, подобно Саймонсу, превозносил Лафорга. Джона Донна он сопоставлял с Бодлером, восхищаясь «силой кощунства» у последнего. Более половины книги посвящалось французской культуре, много говорилось о Ницше. Рассматривалось там и «Преступление и наказание» Достоевского. Про Ханекера Элиот писал в Advocate: «Он слишком чуток [к новому] для американца; по стилю и темпераменту он – француз…»[84]
Шарлотте было из-за чего тревожиться…
Незадолго до последних экзаменов, в начале мая, Том внезапно угодил в больницу с подозрением на скарлатину. Когда-то его отец из-за скарлатины почти потерял слух. Теперь он писал брату: «Мой Том в госпитале в Кембридже – вероятно, скарлатина, в Бостоне эпидемия. Нам так трудно добывать информацию, что сегодня вечером Лотти едет в Бостон»[85].
Болезнь у Тома протекала легко, но он не участвовал в сессии, возможно, из-за карантина. Тем не менее сдачу экзаменов все-таки удалось оформить. Оценки были значительно лучше предыдущих: В по курсу драмы, В+ по Чосеру, и А по курсам Бэббита, Нилсона и Сантаяны.
Он успел написать оду и подготовить ее для публикации в Advocate.
«И тогда, в пятницу 24 июня, наступил день выпуска. <…> Лужайки Гарварда зеленели после дождей, прошедших на прошлой неделе <…> В Ярде <…> большая часть старшекурсников собралась перед Hallwarthy Hall и затем промаршировала к Appleton Chapel, где профессор философии Тома, Дж. Г. Палмер, прочитал молитвы. Затем в 10.30 процессия направилась к Sanders Theater. В ходе состоявшейся там церемонии Эдвард Эйре Хант прочел длинную поэму своего сочинения; Уильям Ричард Олер выступил на тему “Гарвард и общество”, подчеркивая тему “служения”. Полные гордости родители Тома выслушали “Выпускную Оду”, прочитанную Томасом Стёрнзом Элиотом а затем исполненную выпускниками на мотив “Прекрасный Гарвард”, с хормейстером курса Твайнингом Лайнсом в качестве солиста»[86].
Лишь годы, которые стирают и разрушают
Даруют нам зрение, позволяющее увидеть
Чем мы обязаны за наше будущее, настоящее и прошлое,
Прекрасный Гарвард, тебе и твоим [профессорам][87].
Перед семьей Элиотов 24 июня 1910 года стояла неотложная задача организации «грандиозного приема на открытом воздухе». А Тома, которому уже исполнился 21 год, ждало лето и вдохновляла надежда на поездку в Париж.
Глава третья. Прекрасная эпоха
Начало ХХ века – это конец Belle Epoque, «прекрасной эпохи». Париж – ее центр, самое яркое воплощение. В предвоенной Европе пересекалось много путей, но для «невстречи»[88] достаточно было немного разминуться. Сохранив, однако, на всю жизнь в чем-то очень схожие впечатления.
Немного хронологии:
– 1907/1908. О. Мандельштам учится в Сорбонне, посещает лекции А. Бергсона в Collège de France. Короткая поездка в Италию.