Часть перечисленных выше источников выявлена автором в газетах 1917 года. Ни для какого другого этапа российской истории периодическая печать не может служить столь же ценным и богатым источником информации: отмена цензуры и интерес к печатному слову привели к появлению множества изданий, они дают представление обо всем спектре политических взглядов и даже о его специфичных оттенках. Иногда помощь исследователю могут оказать обзоры печати, тематические подборки вырезок из газет, составлявшиеся и разными ведомствами, и отдельными современниками[28].
Для изучения культов вождей интерес представляют дневники участников событий, их переписка. Правда, использование этих источников связано с некоторыми трудностями. Во-первых, историк не всегда может быть уверен, что имеет дело с подлинным источником: авторы и публикаторы могли по разным причинам искажать текст, в некоторых случаях за дневники, например, выдавались более поздние воспоминания. Во-вторых, исследователь сталкивается с тем, что в представительстве разных социальных и культурных групп среди авторов писем и дневников имеется перекос в сторону обладателей некоторых профессий. Например, известно довольно много писательских дневников. Это неудивительно: для писателей дневник нередко является рабочим инструментом, сырьем для создания новых произведений (некоторые из них и получают форму дневника). В научный оборот введено также немало дневников и писем офицеров и генералов: образованные люди, оторванные в условиях войны от семей, отражали свою жизнь на бумаге. Однако дневников и писем предпринимателей известно мало. Также, несмотря на давний и обоснованный интерес исследователей к промышленным рабочим, в научный оборот введено немного источников личного происхождения, созданных в этой среде. Вероятно, рабочие нечасто вели дневники и не заботились о сохранении своей переписки. Уровень грамотности и образования авторов, членов их семей, особенности культуры общения в разных средах влияли на создание, а затем и публикацию писем и дневников; репрессии же советского времени не способствовали – во всех слоях общества – их хранению. Здесь подспорьем для историка могут стать обзоры переписки, подготовленные военными цензорами: историки могут использовать цитаты из писем, казавшиеся цензорам типичными или (и) особенно интересными, а также опираться на экспертные суждения, которые они, цензоры, давали в аналитических записках, обобщая свои наблюдения над настроениями авторов писем.
Экспертиза специалистов также может помочь и при реконструкции сознания неграмотных и малограмотных современников, прежде всего солдат: рапорты и отчеты командиров, комиссаров и «комитетчиков» разного ранга позволяют сверить оценки, сделанные людьми разных политических взглядов.
Значение воспоминаний для настоящего исследования ограничено, так как о политическом сознании участников событий невозможно судить на основании текстов, созданных позднее, – скорее их можно использовать для реконструкции политической культуры и исторического сознания той эпохи, когда они были написаны. И все же воспоминания важны для настоящего исследования: мемуаристы оказали – и продолжают оказывать – огромное воздействие на историографию. В текстах Л. Д. Троцкого и П. Н. Милюкова, А. И. Деникина и Ф. А. Степуна порой трудно определить, где кончаются их воспоминания и начинается аналитическое осмысление истории, основывающееся на профессиональных знаниях авторов, которые не только опираются на свою память, но и изучают источники. И наоборот, в некоторые «истории», создававшиеся участниками событий, включались – в явной или скрытой форме – автобиографические фрагменты. В известном смысле это относится и к воспоминаниям Керенского[29].
Изучение культа Керенского невозможно без использования портретов, плакатов, почтовых карточек, шаржей и карикатур, значков и жетонов с изображениями вождя[30]. Исследование визуальных источников позволяет судить иногда о «спросе на Керенского»: готовность потребителей приобретать его изображения свидетельствовала о популярности лидера. Не все источники такого рода доступны сейчас исследователям – многие отсутствуют в музейных коллекциях и каталогах коллекционеров, но в этом случае историки могут воспользоваться различными их описаниями в современной событиям прессе, в письмах и дневниках.
28
Об обзорах печати, создававшихся разными ведомствами, см.:
29
На основе материалов архива Гуверовского института Стэнфордского университета (США) Керенский издал, совместно с американским историком Р. П. Броудером, сборник документов: The Russian Provisional Government, 1917: Documents / Ed. R. P. Browder, A. F. Kerensky. Stanford (Calif.), 1961. Vol. 1–3. Это одна из наиболее важных публикаций источников по истории революции. Составляя сборник, Керенский исключил из него ряд документов, неблагоприятно освещавших его собственную деятельность.
30
Об интересе к изображениям Керенского свидетельствует и то, что его портреты особенно часто печатались в периодических изданиях. Так, в 1917 году его портреты публиковались не менее чем в 32 журналах, при этом не менее 12 печатали их в двух и более номерах. Между тем портреты Милюкова публиковались в том же году в 17 журналах, Брешко-Брешковской – в 16, Гучкова – в 15, Родзянко – в 13, Чернова – в 12, Плеханова – в 8, а Ленина – в 6. См.: Русские портреты, 1917–1918 гг. / Сост. М. Г. Флеер. Пб., 1921 (репринт. изд.: М., 2010). М. Г. Флеер не смог, разумеется, просмотреть всю выходившую периодику, однако основные иллюстрированные издания были им учтены, и эти сведения дают представление о распространенности визуальных образов различных политических лидеров.