В своей книге он весьма убедительно доказывает отсутствие малейшего шанса на реставрацию монархии с Николаем II во главе, даже в том невозможном случае, если бы реакционеры каким-нибудь чудом вернулись к власти. Будучи императором, Николай чуждался великих князей, которые никогда не пытались снова возвести его на престол. Кроме того, отречение, составленное, пожалуй, поспешно и путано, было легко подписано по первому требованию, и все прекрасно видели, что император этому только рад. Он давно уже говорил, как ужасно носить корону до могилы. Мистер Гиббс, преданный воспитатель царевича, последовавший за императорской фамилией в сибирскую ссылку, позже служил вместе со мной при Генеральном штабе британского Верховного главнокомандующего сэра Чарльза Элиота. Страшная судьба дорогих ему людей произвела на него слишком сильное впечатление. Он не любил говорить на эту тему. Но из редких, очень выразительных замечаний хорошо помню следующее. На мой вопрос о настроении императора в ссылке мистер Гиббс ответил: «После отречения император вновь почувствовал вкус к жизни. Для него важнее всего была семейная жизнь, а с тех пор он получил возможность все время проводить с семьей».
Низложенный монарх, неизменно полный безграничного терпения, покорный судьбе, одного за другим завоевывал своих стражников поразительным христианским смирением. Поэтому исполнение казни нельзя было поручать даже самым отъявленным бандитским шайкам пьяных большевиков, и в чудовищной бойне в конце концов участвовали в основном военнопленные венгры.
Поверим утверждению Керенского, что своей главной заботой Временное правительство считало содержание императора с семьей в надежном месте. Когда британское правительство практически аннулировало приглашение, ставший премьер-министром Керенский взял на себя эту задачу. Как он ее решал, известно по свидетельствам самых преданных слуг императора, разделявших с ним заключение, – гофмаршала графа Бенкендорфа, швейцарца воспитателя месье Жильяра, – и самого Керенского. Он сказал императору: «Меня атакуют. Потом атакуют вас». Вспомним, что он, чуть не свергнутый во время первого большевистского вооруженного мятежа в июле, целую ночь провел в Царском Селе, присматривая за отправкой царской семьи в Сибирь. Население революционного Петрограда могло в любой момент расправиться с императорской фамилией. Несомненно, личные действия Керенского продлили жизнь царской семьи еще на долгое время после его собственного падения.
Падения Керенскому было не избежать. На протяжении всей своей долгой жизни оставаясь сторонником демократического режима, основанного не на грубой силе, а на убеждении, он, придя к власти, придерживался того же принципа. Однако перед ним стояла задача, которую невозможно решить убеждением. Три ее аспекта явственно подтверждают обратное. Во-первых, новому правительству пришлось целиком восстанавливать административную систему, которую оно само разрушило после свержения самодержавия. Во-вторых, новую систему следовало привести в полное соответствие новым революционным идеям. Чтобы справиться с этими двумя проблемами, России надо было выходить из войны. Но Керенский и здесь сохранил верность принципам. Мы уже совсем позабыли, что Германия понесла поражение только спустя полтора года, ведя постоянное наступление на протяжении года после мартовской революции[3], то есть до последних безнадежных атак под Амьеном. Этот простой исторический факт объясняет, почему столь многие революционеры, даже самые убежденные, в том числе отец русского марксизма Георгий Плеханов, вождь умеренных марксистов, считали необходимым продолжать войну. Победа Германии, несомненно, покончила бы с российской революцией. Такого же мнения придерживался Керенский, один из руководителей влиятельнейшей социалистической партии. Кроме того, выполнение обязательств, взятых на себя Россией перед союзниками, которые после объявления войны пришли ей на помощь, было делом чести. Поэтому перед правительством встала третья задача – продолжать кампанию, – абсолютно несовместимая с двумя первыми. Попытки возобновления активных военных действий сразу же провалились. Все аплодировали звучавшим на бесконечных собраниях и митингах патриотическим призывам, хорошо зная, что армия не сражается и сражаться не будет. При колоссальных потерях, которые оцениваются приблизительно в треть первоначальной численности, при отмене всех прежних дисциплинарных законов, при общем стремлении всего народа к миру, к власти безусловно должна была прийти партия, даже самая малочисленная, обещающая незамедлительный мир.
3
Имеется в виду Февральская революция 23–27 февраля 1917 г., по новому стилю – 8–12 марта.