Мне становится грустно. Сколько времени еще пройдет, пока распустятся нити, из которых создана ткань декораций, украсивших мои страстные, исступленные грезы. Сегодня еще они в моей полной власти. Я наслаждаюсь ими, впитываю их в себя всеми фибрами души, но чувствую, как они ускользают от меня, как сужается этот мир мечты. С какой неистовой силой хотел бы я зажать этот мир отроческих грез в своем кулаке. Сегодня я еще живу в своей былой мечте: плыву по такой реке, какую я себе представлял когда-то: вода цвета светлой охры, черные джунгли на берегах, на небе рваные облака. Особый мир — живой, молчаливый, недоступный...
Ночь упала на землю, когда мы достигли острова Лима к юго-востоку от Джохор-Бару. Южно-Китайское море осталось позади, мы поворачиваем, чтобы войти в Сингапурский пролив. Я твердо решил пройти это проклятое место до наступления темноты и успел вовремя! В этих водах целая плантация крошечных скалистых островков, подводных скал, почти не различимых в сумерках, и узкий фарватер. В 20 милях от Сингапура меня поверг в изумление маяк с мощным красным огнем. Я не могу его опознать, и он не фигурирует ни в каких документах. Но мы уже не в водах острова Тиоман. Этот сектор я знаю как свои пять пальцев, ориентируюсь в нем и днем и ночью и твердо уверен, что никакого маяка здесь не может быть. Это так же немыслимо, как муравей ростом 18 метров. Тем не менее это единственный ориентир, который мы увидели по прошествии долгого времени. Только миновав отмели Джохор-Бару, я понял, что мы имеем дело с очень мощной световой рекламой на высотном здании, которая посрамила все не слишком надежные, хотя и добропорядочные навигационные огни.
В полночь мы бросили якорь в старом вонючем бассейне Калланг, рядом с бывшим аэродромом, превращенным в парк. Шум огромного города и вспышки петард, без которых немыслима китайская культура, угасают. Я горячо пожимаю руку своей помощнице капитана, благодаря ее за превосходную, самоотверженную службу, и мы смакуем маленький непредусмотренный распорядком дня пунш, прежде чем отойти ко сну. Первая часть плавания прошла хорошо. Нам потребовалось две недели, чтобы покрыть 385 миль. В другом месте это могло бы считаться средней скоростью, но зато мы испытали неизмеримо больше приключений.
3
Сингапур
Сингапур, пожалуй, единственный подлинно космополитический город в мире, все более склонном к единообразию. Мне кажется, что такой же отпечаток носила Венеция в XVI веке, когда купцы из сотни отдаленных стран слонялись по Пьяцце, под легкой тенью ветвей. Но Венеция никогда не была таким горнилом рас и веровании, такой мозаикой обычаев, одежд и языков. Я был буквально потрясен, когда почти два года назад в ясном свете наступающего дня впервые спустился из аэропорта в город. Как еще свежи мои воспоминания об этом утре! Изящные кокосовые пальмы, раскачивающиеся над кампонгами, домики с крышами из пальмовых ветвей, водопады цветов, обрушивающиеся со всех сторон: темно-пурпурные и цвета слоновой кости бугенвилии, оранжевые пики диких ирисов, теснящихся в канавах, восковые лепестки полумерий с тяжелым ароматом, и над всем этим пиршеством цветов бледно-лимонное небо! Но больше всего меня поразила кипящая толпа, типичная для большого восточного города. Она производит менее грозное впечатление, чем истощенная голодом толпа в Калькутте, и менее тревожное, чем разворошенный муравейник, каким предстает перед вами Гонконг. Сингапур просто-напросто веселый, живой, деятельный, пленительный город. Тщетны будут все попытки модельеров западного мира превзойти в элегантности коллекцию национальных одежд на улицах города-острова. Какое ошеломляющее и обаятельное смешение стилей: вызывающий чеонг-сам китаянок, платье, облегающее фигуру, как кожа из парчи; малайский саронг-кебая — юбка из батика, спадающая до лодыжек, и кружевное болеро, заколотое на тончайших талиях маленькими золотыми булавками; разноцветные сари индийских дам с их плавной походкой цариц — самая благородная одежда из всех, какую изобрели когда-либо женщины... Мы ехали на машине вдоль Николс-Хедуэй. Местный представитель авиакомпании вез нас завтракать в яхт-клуб. Я задыхался от восторга, глядя на море, усеянное островками, на джонки с парусами цвета ржавчины, похожими на крылья летучих мышей. Джонки сновали среди бесчисленных судов, стоявших на якорях перед портом. Они оставались неизменными на протяжении веков и были точно такими же, на каких вез Марко Поло принцессу из дома Великого хана к ее индийскому жениху. Передо мной было то, что я так долго искал и чего мне недоставало в однообразной Европе: необходимая декорация для романтических приключений. На террасе отеля Рафли молодой Конрад слушал истории, рассказываемые капитанами, чьи суда курсировали в проливах. И в его воображении возникали еще неясные образы героев этих историй, позднее ставшие более живыми и правдивыми, чем их прототипы: беспокойный Альмайер, Фрея Семи островов и тот первый офицер «Патны», который покинул свой корабль в беде и продолжал жить в Сингапуре... Это здесь высадился раджа Брук[9], чтобы выкроить себе королевство в Сараваке, кишащем болезнетворными миазмами, среди даяков — охотников за головами... Я старался забыть, что был на 20 лет старше героя Конрада и на полвека опоздал, чтобы стать участником подобной эпопеи. У меня было такое ощущение, будто я вынырнул из вязкого кошмара и возродился для вступления в деятельный мир.
9
Брук Джеймс — английский авантюрист. Он провозгласил себя в XIX веке раджой Саравака и положил начало династии «белых раджей», просуществовавшей до начала второй мировой войны. —