Нигде нацистский террор не проявился с такой очевидностью, как в растущем и крепнущем гестапо с его зловещей репутацией. С тех пор как было покончено с первой волной массовой жестокости среди штурмовиков, роль полиции в выслеживании и аресте политических и других преступников стала для репрессивного аппарата режима ощутимо важнее. Гестапо очень быстро получило почти мистический статус всевидящей и всезнающей силы, обеспечивающей государственную безопасность и правопорядок. Люди вскоре начали подозревать, что у них были агенты в каждой пивной или клубе, были шпионы у каждого рабочего места на каждой фабрике, информаторы таились в каждом автобусе и трамвае, стояли на каждом перекрестке[186]. На самом деле все было совсем не так. Гестапо было очень маленькой организацией с небольшим количеством наемных агентов и информаторов. В городе кораблестроителей Штеттин в 1934 году был всего 41 сотрудник гестапо, столько же, сколько во Франкфурте-на-Майне; в Бремене в 1935 году было только 44 сотрудника гестапо, а в Ганновере — 42. В марте 1937 года в окружном отделении на Нижнем Рейне, контролирующем 4 миллиона человек населения, был только 281 агент в штаб-квартире в Дюссельдорфе и различных местных подразделениях. Эти люди, вопреки легендам, были вовсе не фанатичными нацистами, а профессиональными полицейскими, поступившими на службу еще при Веймарской республике, а в некоторых случаях даже раньше. Многие из них считали себя прежде всего профессионалами с хорошей подготовкой. Например, в Вюрцбурге только руководитель отделения гестапо и его заместитель к концу января 1933 года вступили в НСДАП; остальные держались в стороне от политики. При этом в 1939 году из 20 000 сотрудников гестапо по всей Германии только 3000 были также членами СС, хотя с самого начала существования Третьего рейха их организацией руководил глава СС Генрих Гиммлер[187].
В число профессиональных полицейских, которыми было укомплектовано гестапо, входил и его начальник Генрих Мюллер, о котором местный функционер НСДАП писал в 1937 году: «Мы с трудом можем представить его в рядах партии». Во внутрипартийном меморандуме того же года значилось, что было непонятно, как «такой отвратительный противник движения мог стать начальником гестапо, особенно после того, как он однажды назвал Гитлера “иммигрировавшим безработным маляром” и “австрийским дезертиром”». Однако другие функционеры НСДАП отмечали, что Мюллер был «необыкновенно амбициозен» и «при любой системе стремился к признанию со стороны начальства». Причина, по которой он так долго продержался при нацистском режиме, — это его фанатичный антикоммунизм, который зародился в нем, когда он в возрасте девятнадцати лет, работая полицейским, начал свое первое дело — убийство «Красной Армией» заложников в революционном Мюнхене после окончания Первой мировой войны. При Веймарской республике он управлял антикоммунистическим отделением Мюнхенской политической полиции и ставил сокрушение коммунизма выше всего, в том числе того, что нацисты любили называть «юридической педантичностью». Более того, Мюллер, который в возрасте 17 лет добровольно пошел на военную службу и впоследствии несколько раз был награжден за храбрость, был ярым поборником уважения и дисциплины и относился к задачам, которые перед ним ставили, как будто это были военные команды. Настоящий трудоголик, работавший без выходных и, похоже, никогда не болевший, Мюллер был твердо настроен служить немецкому государству, независимо от того, какую это принимало политическую форму, и считал, что это была не только его, а общая обязанность — без вопросов повиноваться его диктатуре. Впечатленный его образцовой трудоспособностью и самоотдачей, Гейдрих оставил его в организации и включил его вместе со всей его командой в Службу безопасности[188].
Большинство из тех, кто занимал в гестапо высшие должности, были скорее служащими, чем оперативниками. Большую часть времени они проводили за тем, что составляли и обновляли сложные картотеки, разбирались с потоком поступающих инструкций и правил, заполняли разнообразные бумаги и документы и делили полномочия с другими отделами и учреждениями. Уже и без того очень подробная картотека по коммунистам и сочувствующим им, составленная политической полицией при Веймарской республике, все время дополнялась, для того чтобы иметь полную информацию о «врагах государства», которых делили на несколько категорий, предполагающих разное обращение с ними. Ярлыки на карточках указывали на то, к какой категории принадлежал человек, у коммунистов ярлык был темно-красным, у социал-демократов светло-красным, у «недовольных» фиолетовым. Бюрократия в немецкой полиции имела весьма давнюю традицию. В основном она заключалась именно в составлении подобных баз данных, за которыми служащие все время должны были следить, по этой причине бюджет штаб-квартиры гестапо в Берлине вырос с одного миллиона рейхсмарок в 1933 году до целых сорока миллионов в 1937-м[189].
186
Цитируется по разным современным источникам в Klaus-Michael Mallmann and Gerhard Paul, «Omniscient, Omnipotent, Omnipresent? Gestapo, Society and Resistance», in David F. Crew (ed.), Nazism and German Society 1933 — 1945 (London, 1994), 166-96, также 167-9; и в Robert Gellately, The Gestapo and German Society: Enforcing Racial Policy 1933 — 1945 (Oxford, 1990), 4-8.
188
Hohne, The Order, 162-3; Andreas Seeger, «Vom bayerischen «Systembeamten» zum Chef der Gestapo. Zur Person und Tätigkeit Heinrich Mullers (1900 — 1945)», in Paul and Mallmann (eds.), Die Gestapo, 255-67.
189
Hohne, The Order, 167-9; Volker Eichler, «E>e Frankfurter Gestapo-Kartei. Entstehung, Struktur, Funktion, Uberlieferungsgeschichte und Quellenwert», in Paul and Mallmann (eds.), Die Gestapo, 178-99; Rainer Eckert, «GestapoBerichte. Abbildungen der Realität oder reine Spekulation?», там же, 200-218.