– Это вопиющая несправедливость. Очень скоро я превращусь в серийного убийцу.
– Тебя куда-нибудь подбросить?
– Нет. Мне нужно отвезти Эмбер в школу. Дай мне хотя бы помочь с делом Рейеса.
– Нет.
– Ну почему? – помрачнела Куки. – Я могу добывать информацию из всякого дерьма. Это моя работа.
– У меня есть несколько имен. Я проверю их, пока ты будешь копаться в финансах доброго доктора.
– А-а, ну ладно. А разве он не миллиардер?
Я улыбнулась:
– Это я и хочу выяснить.
Замазав синяк под глазом таким количеством тонального крема, что мной бы гордилась покойная Тэмми Фэй Беккер [21], я поплелась через парковку, чувствуя, что ноги становятся тяжелее с каждым шагом. Похоже, недостаток сна начинал вызывать серьезные последствия, если судить по тому, что за мной попятам следовала маленькая девочка с ножом.
– Разве вчера ты не была украшением на капоте? – спросила я.
Она даже не взглянула на меня. Грубиянка. Темно-серое платьице и черные кожаные лакированные ботинки вполне могли сойти за русскую школьную форму. А еще у нее были черные волосы до плеч. Из аксессуаров – только нож, который, если честно, совершенно не подходил к наряду. Видимо, подбирать аксессуары – не ее конек.
Я подошла к припаркованному через улицу «хвосту» и постучала в окно. Парень в машине подпрыгнул от неожиданности.
– Я собираюсь поработать! – заорала я через стекло, пока он, щурясь, смотрел на меня. – Не проворонь!
Он потер глаза и махнул мне. Я узнала одного из людей Гаррета Своупса. «Гаррета Своупса!» – мысленно повторила я и фыркнула. Чертов предатель. Дядя Боб говорит «Следи за Чарли», и он следит. Берет и следит! Как будто наша дружба ничего для него не значит. Разумеется, она ничего для него не значит, но все равно. Придурок.
– Вы Чарли Дэвидсон?
Я повернулась и увидела женщину в поношенном коричневом пальто и копеечных мокасинах. Практично, но едва ли привлекательно.
– Смотря кто спрашивает.
Она подошла ко мне, озираясь по сторонам. Длинные черные волосы неплохо было бы хорошенько расчесать. Половину лица скрывали огромные темные очки. Я узнала ее – это была женщина из «бьюика», который я заметила вчера утром. Те же волосы. Те же очки. Та же грусть, бурлящая внутри. Но ее аура была теплой и сияла мягким светом, словно свеча, которая стесняется сиять слишком ярко.
– Мисс Дэвидсон, – она протянула мне руку, – меня зовут Моника Дин. Я сестра Терезы Йост.
– Мисс Дин, – я ответила рукопожатием. Все чувства, которые могла испытывать женщина, чья сестра пропала без вести, были как на ладони. Она была напугана, убита горем и умирала от беспокойства. – Я вас искала.
– Прошу прощения. – Она нервно сдвинула очки на макушку. – Брат велел мне не разговаривать с вами.
– Да уж. Кажется, мой вчерашний визит его не порадовал. Вы можете войти? – я указала на заднюю часть папиного бара. Ветер умудрился пробиться сквозь куртку и вгрызся в меня, как престарелая чихуахуа.
– Конечно, – ответила мисс Дин, плотнее стягивая воротник пальто. – И мой брат не знает, что и думать о вашем визите. Вы произвели на него впечатление.
– Правда? – Я двинулась к бару. – Мне показалось, он бы с радостью засунул меня в бетономешалку и заставил непрерывно повторять «Раду». – Так-то, профессиональный рестлер! – Очень сожалею по поводу вашей сестры, – добавила я, возвращаясь мыслями к делу.
А теперь серьезно: я могла бы стать рестлером. Придется, наверное, обзавестись загаром. И мышцами с выпирающими венами.
– Спасибо.
Медицинская страховка тоже лишней будет.
Как только мы вошли в заведение, я включила свет. Хотя освещение в кухне ясно давало понять: Сэмми уже на месте и готовится к обеденному столпотворению. Папин бар – помесь ирландского паба и викторианского борделя. В главном зале потолок, как в соборе, все отделано темным деревом, а по периметру, словно древний карниз, вьется выкованная больше века назад композиция. Она и привлекает внимание к западной стене, где возвышается величественный кованый лифт. Такой можно увидеть только в кино или очень старых гостиницах. Все детали, шестеренки и механизмы открыты для глаз любопытной публики. И на второй этаж он поднимается целую вечность. Стены зала увешаны картинами в рамах, медалями и памятными открытками с разных полицейских сборищ. Справа от нас располагалась оригинальная барная стойка красного дерева.
– Кофе хотите? – спросила я, жестом предлагая Монике сесть в одной из угловых кабинок. Сестра Терезы Йост выглядела полуголодной, ее руки тряслись от горя и изможденности. Я подумала, что если мы здесь обоснуемся, то Сэмми быстренько нам что-нибудь сварганит. – Я как раз собиралась позавтракать, так что буду рада, если вы присоединитесь.
Задняя дверь с треском распахнулась, и внутрь ворвался очень недовольный человек по имени Лютер Дин.
– Да ты, видать, шутишь, – рявкнул он, испепеляя взглядом сестру.
Она села и глубоко вздохнула, излучая такую глубокую печаль, что я едва не утонула в ней. Чтобы облегчить тяжесть этого чувства, пришлось наполнить легкие воздухом и спрятаться за стойкой под предлогом налить нам кофе.
– Я все разузнала, – сказала Моника брату. – Она хороша в своем деле.
Он взглянул на меня через мощное плечо.
– А с виду не скажешь. У нее фингал под глазом.
– Я бы попросила, – отозвалась я. Забавный он все-таки.
– Лютер, присядь. – Моника сняла очки и наградила его раздраженным взглядом, когда он даже не подумал послушаться. – Я тебе говорила, она может помочь. Так что или следи за своим поведением, или уходи. Дело твое.
Лютер выдернул стул из-под соседнего столика и сел.
– Она назвала меня сволочью.
– Ты и есть сволочь.
Усмехнувшись, я принесла за стол три чашки кофе, уже предвкушая, какая веселенькая мне предстоит беседа. Полчаса спустя мы покончили с тремя порциями умопомрачительных хуэвос ранчерос с энчиладой и чили [22]. Господи, обожаю Сэмми. Как-то я всерьез думала о том, чтобы выйти за него замуж, но его жена не оценила, когда я попросила его руки.
– Что же заставляет людей вам доверять? – спросил Лютер. От ледяного взгляда его синих глаз хотелось поежиться. Слово «скепсис» в его исполнении приобрело новый смысл. – Вы работаете на Нейтана. Почему мы должны верить тому, что вы говорите?
– Вообще-то, я на него не работаю, – возразила я, надеясь, что они все-таки поверят тому, что я говорю. – И почему вы не доверяете мужу собственной сестры?
Мы с Лютером так и не поговорили о деле. Я решила усыпить их бдительность, внушив ложное чувство безопасности. Все прошло бы гораздо успешнее, не укради я последний кусок с тарелки Лютера. Оказалось, он очень ревностно относится к своей еде. Тем не менее, я могла с уверенностью утверждать, что в каком-то смысле достучалась до него, – они с сестрой обменялись взглядами.
Вздохнув и пожав плечами, Моника призналась:
– В общем-то, причин нет. Он идеальный. Прекрасный муж. Прекрасный шурин. Только…
– Слишком идеальный? – предположила я.
– В точку, – вставил Лютер. – И было кое-что еще – всякие случаи, ситуации. Не стыкуется это никак.
– Например?
Он глянул на сестру, чтобы получить одобрение перед тем, как объяснить:
– Как-то вечером, несколько месяцев назад, когда Нейтана не было в городе, Тереза пригласила нас перекусить. Втроем.
– Казалось, она чем-то обеспокоена, – добавила Моника, и я могла поклясться, что в тот момент ее обуяло чувство вины. – Она сказала нам, что застраховала свою жизнь и жизнь Нейтана на огромную сумму. И если что-то с ней случится, – что угодно, – мы получим все.
– Значит, идея была ее? – спросила я. – Не Нейтана?
И опять – исходящая от Моники вибрация чувства вины, когда она ответила:
– Ее. Мало того, я почти уверена, что Нейтан вообще не в курсе.
– Она хотела, чтобы мы знали, где находится страховой полис, – продолжил Лютер. – И сказала нам.