— Издалека идете? — осторожно спросил хозяин.
— Из Астрахани, — ответил Уллубий.
— Из Астрахани?! — Старик не скрыл своего удивления. — Ну и времена! Все стронулись с места, несутся куда-то, словно оглашенные. Стреляют друг в друга…
— Вот и нашего сынка… тоже… — Хозяйка вытерла краешком платка набежавшую слезу.
— Застрелили? Кто? — спросил Уллубий.
— Пошел к большевикам, в Хасав-Юрт. В отряд Зайналабида Батырмурзаева… Может, слыхали? — стал рассказывать хозяин. — Попал в плен к казакам… Ну они его и…
Старик не смог договорить, а жена его — та и вовсе не выдержала. Заплакала навзрыд, уткнувшись лицом в платок.
— Не распускайся, — сурово сказал ей муж. — Так уж, видно, аллахом нам на роду написано.
— Пусть выплачется, — сказал Уллубий. — Горе такое, что не грех и поплакать.
— А вы сами кто будете? Красные или белые? А то по одежде и не разберешь, — спросил хозяин.
Наступило молчание. Никто не решался сказать правду. Видно было, что хозяева — бедняки. Да и сын воевал на стороне большевиков, погиб от руки белоказаков. И все же…
— Да вы не бойтесь, — успокоил их хозяин. — Нам-то все равно. Кто бы вы ни были, для нас вы — гости. А гость — прежде всего гость, будь он даже наш злейший враг. Таков уж наш дедовский обычай…
— Да мы не боимся, — ответил Уллубий. — И скрывать от вас не собираемся: мы красные… А кто у вас в деревне сейчас стоит? Уж не казаки ли?
— Ох, кого тут только не было! — горько вздохнул хозяин. — Но особенно худо стало, когда казаки пришли. Ну и разбойники! Весь скот отобрали и сожрали! Да покарает их аллах!..
— Что же, они и сейчас здесь? — повторил свой вопрос Уллубий.
— Да нет! Понаграбили и ушли… Но зато уж страху мы натерпелись… Я ведь и сам в прошлом году воевал в отряде Махача, под Дженгутаем и Эрпели… Ранен был. А когда Махача убили, мы все разбрелись кто куда. Я домой пробрался… Думал, придет время, еще повоюю. Да вот жена не пускает. Сиди, говорит, в своей сакле, если жить не надоело. Неужто охота тебе голову сложить ни за что ни про что… Вот и сижу. И то, если правду сказать, так стар уж я, наверно, чтобы за саблю браться…
Старик, чем дальше, тем становился все разговорчивее. Путники с интересом слушали его рассказ. Он сказал, что Кизляр захвачен белыми, что в Дагестане, по слухам, уже какая-то другая власть. Но какая именно, он не знает.
Хозяйка извлекла из отбаша горячий чурек. Повертела в руках, подула, очистила от золы. Разломила на четыре части, положила на деревянное чара[34]. Затем были извлечены откуда-то старинные разрисованные пиалы. Их до самых краев наполнили густым коричневым калмыцким чаем, забеленным молоком.
Пить полагалось, держа пиалу в ладонях обеих рук. Иззябшие путники с аппетитом прихлебывали чай, заедая его горячим ароматным чуреком. С наслаждением чувствовали они, как тепло проникает в продрогшее тело, казалось, доходя аж до самых костей.
Один только Володин был вял и неразговорчив. Чай едва только пригубил, а к чуреку и вовсе не притронулся.
— Что с тобой, Анатолий? Почему не ешь? — тревожно обратился к нему Уллубий.
Анатолий не отвечал. И тут Уллубий увидел, что лицо его пылает каким-то нездоровым багровым румянцем.
— Ого! — сказал он, тронув его щеку рукой. — Да у тебя жар! Ты же больной…
— Да нет, — ответил Володин. — Это рана… Загнивает, наверное.
Уллубий с Юсупом осторожно развязали повязку. Раненая рука до того опухла, что рукав пришлось разрезать…
— Э-э, брат, — сказал Уллубий, глянув на гноящуюся рану, — ехать тебе нельзя. Придется остаться здесь, пока не залечишь руку.
Но Володин и слышать не хотел о том, чтобы отстать от отряда.
— Нет, нет, — твердо сказал Уллубий. — Останешься. Эти славные люди за тобой присмотрят, выходят тебя. Верно?
— Конечно! У нас тут в ауле знахарка есть, всякие травы знает. Она и не такие раны вылечивала. Обязательно выходим тебя, сынок. Оставайся, — подтвердила хозяйка.
В конце концов на том и остановились.
Когда, простившись с гостеприимными хозяевами и Володиным, путники вышли на дорогу, день уже вступил в свои права, солнце подымалось над горизонтом. Хозяин давал последние напутствия: он уверял, что по льду можно спокойно перебраться на ту сторону Терека. Однако советовал соблюдать известную осторожность: лучше всего не пускаться в этот опасный путь верхом, а вести коней под уздцы.
Однако, попробовав прочность льда, путники решили рискнуть и вскочили в седла. Сперва все шло хорошо, но вдруг конь Уллубия, видно испугавшись чего-то, шарахнулся в сторону и взвился на дыбы. И тотчас же лед под ним треснул.