— Расстались чуть ли не вчера, а кажется, что целый век не виделись! — встретил Уллубия Коркмасов.
— Не иначе, есть какие-то новости? — догадался Уллубий.
— Не без этого, — усмехнулся Коркмасов. — Новость одна, но немаловажная…
Новость состояла в том, что представитель Деникина, прибыв в Грозный, пригласил к себе представителей Горского правительства Капланова и Гоцинского и официально объявил им, что он не признает Горское правительство законной властью в Дагестане. «Командование Добровольческой армии, — заявил он, — установит на территории всего Северного Кавказа ту власть, какую сочтет нужным установить!»
— Да, это новость первостатейная, — сказал Уллубий. — Интересно. И как же реагировал на это Гоцинский?
— Гоцинский был так потрясен и ошарашен, что, вернувшись восвояси, призвал народ не воевать с деникинцами…
— Вот тебе и раз! Значит, подчинился русским? А как же ислам и шариат?
— Он сказал, что аллах не велит проливать кровь мусульман в неравной войне с большим народом.
— Вот демагог! Вертится, словно уж на сковороде!
— Однако главарей Горского правительства, как ты понимаешь, это не убедило, а только обозлило. Коцев обозвал Гоцинского двуногой мусульманской свиньей и поехал за поддержкой к шейху Али-Хаджи.
— И что же Али-Хаджи?
— Али-Хаджи сказал, что Гоцинский сошел с ума, что не иначе как его шайтан попутал…
— Значит, и Али-Хаджи за войну с Деникиным?
— Не только Али-Хаджи! В Шуре было совещание всех алимов, и все они торжественно поклялись насмерть стоять против гяура Деникина во спасение ислама…
— Послушай, Джалав! А что, если нам с тобой съездить к Али-Хаджи? — предложил Уллубий. — Чтобы разделаться с таким врагом, как Деникин, я готов с самим шайтаном в союз вступить. А этот шейх, говорят, человек честный. И популярность в народе у него огромная. Стоит только ему сказать одно слово: «газават», и весь народ пойдет за ним. Ты ведь, кажется, встречался с ним? Что скажешь?
— Да, — подтвердил Коркмасов. — Я с ним виделся дважды. Старик хороший, искренний. Добрая душа… Я думаю, мы без особого труда сговоримся с ним. Это настоящий ученый-арабист. Всю жизнь сидел в мечети над священными книгами. Он беден. Принципиально не хочет обзаводиться никаким имуществом. В народе его уважают за бескорыстие и мудрость. Некоторые даже уверяют, что голову его окружает Нур[39].
— Да нет, ты мне скажи, какая у него философия, у этого шейха?
— О, философия его очень проста. Он готов принять любую власть, лишь бы она защищала ислам и не посягала на законы шариата. Крестьяне должны трудиться на своей земле, жертвуя, кто сколько может, на спасение души и на поддержание таких вот «святых старцев», каков он сам.
— Ну что ж, я думаю, это не помешает нам сговориться с ним. Я готов и сам встать под зеленое знамя пророка, — усмехнулся Уллубий, — если шейх Али-Хаджи объявит газават против Деникина…
В один из пасмурных апрельских вечеров Уллубий и Коркмасов оседлали коней и отправились в горный аул Акуша, где жил Али-Хаджи.
Когда они выехали на дорогу, ведущую в нагорный Дагестан, время шло уже к полуночи. Луна, хоть и не полная, похожая на половину чурека, хорошо освещала пыльную извилистую дорогу. Мертвая тишина стояла вокруг: ни птичьих голосов, ни шелеста листьев. С гор веяло прохладой, свежестью трав, буйными ароматами весны.
Дорога все время шла на подъем, извиваясь меж отвесными склонами гор. Чем дальше, тем она становилась круче и круче. Далеко внизу, на дне ущелья, бурлила река Койсу. Холодало. На вершине Волчьи Ворота им пришлось надеть бурки. Лошади утомились, тяжело дышали, отфыркивались, но послушно несли всадников все выше, в горы. Вот уже позади Салатавский хребет и плато, где раскинулась столица Даргинистана Леваши. Отсюда уже рукой подать до Акушей, где живет шейх уль-ислам Дагестана Али-Хаджи Акушинский.
— Мы сразу к нему? — спросил Уллубий, когда они въехали в аул. — А ты хоть знаешь, где его дом?
— Знаю, — ответил Коркмасов. — Вон, видишь плетеный забор? А рядом огромное кривое дерево? Там он и живет…
Дом шейха внешне ничем не отличался от других домиков, с плоскими крышами, похожих издали на ровные штабеля аккуратно уложенных белых кирпичей.
Али-Хаджи дома не оказалось.
Навстречу путникам вышла пожилая женщина в белом бязевом платке, угол которого был перекинут через спину и свисал сзади чуть ли не до пят. Это была жена шейха. На приветствие гостей она ответила по-даргински. Уллубий и Джалал-Этдин поняли одно только слово: «намаз». Этого, впрочем, было вполне достаточно, чтобы сообразить, что Али-Хаджи сейчас в мечети.