Звание арестанта он ценил высоко. Покажут ему на кого-то, спросят, что он думает про этого арестанта, а Костя отвечает:
— Не арестант это, а писюн газированный!
То есть: не дотягивает пока до арестанта.
Костя был заслуженный мастер побега. Его побеги проходили удачно, хотя потом его все же ловили, но это Костю не останавливало. Побег постоянно занимал все его мысли. Остановится он поговорить с поваренком, спросят у него:
— Что, Костя, надеешься хавкой[52] разжиться у поваренка?
А Костя отвечает:
— Братва, да не поваренок это, а заготовка! Эх, если бы бежал я в тайгу, взял бы его с собой! А тут, во Львове, он мне ни к чему.
Вскоре стал и я свидетелем одной его попытки побега. Бежать он решил не один, а с Володей Могилой. Могила был под вышаком, то есть ждал себе вышки, и бежать ему было в самый раз.
История его была такая. Однажды в лагере Володя сильно порезал руку в рабочей зоне. Истекая кровью, пошел он в медчасть. На беду, на КПП рабочей зоны стоял мусор Полторацкий, к тому же в тот день вдупель пьяный.
— Пусти в медчасть! — попросил Могила. Это было его право.
А тот ответил грязным матом:
— А пошел ты на … Пидар гнойный!
И ответил это при других заключенных, которые сразу посмотрели на него как на покойника. На такое оскорбление нельзя не ответить. Если бы Могила промолчал, его лагерная жизнь была бы после этого просто ужасной. Это значило бы, что он признал, что тот прав.
Даже мусора сказали Полторацкому:
— Смотри, оскорбил ты его не на шутку. А главное, слышали другие. Ему житья в лагере не будет, и он тебе этого так не оставит. Мы тебе советуем: переведись в другой лагерь!
Полторацкий, уверенный в своей силе, рассмеялся.
Могила написал хозяину заявление, чтобы Полторацкого убрали из лагеря, а то последствия могут быть очень печальные. Администрация не среагировала, и Полторацкий остался. Как-то он вышел в вечернюю смену в рабочую зону. Напару с другим ключником, уже знакомым нам Крысой, обходили они зону. Шел мелкий дождь, оба были в плащ-палатках. Могила работал в инструментальном цехе, где делал очередную форму для штамповочного, цеха, острым шабером убирал заусенцы. К нему сзади подошел Полторацкий:
— Ну что, точишь? — спросил он, что было новым издевательством: он и так видел, что делает Могила.
Володя резко повернулся и двумя руками с силой вогнал ему шабер прямо в сердце, навылет. Крыса Погонин, шестидесятилетний мусор, постоянно плакавшийся на свой радикулит, подхватил плащ-палатку, сорвался с места как молодая лань и в секунду был таков. Забегая вперед, скажу, что даже Верховный суд не утвердил вышку Володе Могиле, заменил на двадцатку.
Но тогда он этого не знал и решил свалить вместе с Костей.
Вечером в четверг Костя и Могила замастырили себе чесотку. Делается это так. Очень тонкой иголкой арестант накалывает себе между пальцами рук и в паху тоненькие точки, а потом натирает их солью. Под утро начинается страшный зуд, и все признаки чесотки налицо. А чесотка — это опасное эпидемическое заболевание, и больных тут же отправляют в медицинский изолятор, пока не заразили всю тюрьму.
Утром прибегает встревоженный лепила и с ним корпусной.
— Всем раздеться!
Естественно, Костю и Могилу отводят в сторону, чтобы кинуть в изолятор, чего они и добивались.
Из изолятора, который ближе к колючке, наметили они сделать подкоп. Да и мусора навещать их не будут, чесотку подхватить никому неохота.
Но надо же такому случиться, чтобы при осмотре нашелся еще один чесоточник — и настоящий! Молодой украинец по кличке Панько, который вообще сюда попал, считай, случайно и очень надеялся получить чепуховый срок. В изоляторе Панько с ужасом смотрел, как Могила с Костей по очереди рыли землю под нижней шконкой. Они уже ушли довольно далеко, когда Костя заметил это.
— Слушай, Могила, хлопнуть бы надо его! — предложил Костя. — А то ведь он нас сдаст мусорам.
— Да нэ, я нэ буду! — испугался Панько. — Богом клянусь, я никому нэ скажу!
Он долго плакал и все порывался встать на колени.
— Ладно, пусть живет, — сказал Могила. — Если что, я его потом всегда найду.
На следующий день, только всех вывели в коридор на оправку, Панько сорвался с места и, размахивая руками, бросился бежать вдоль камер.
— Караул! Побег! Замовляю про побег!
Когда мусора били Костю ногами, Костя сказал:
— Да вы не меня бейте, Могилу мните, он молодой, бля, здоровый! Выдержит, паскуда!
С такой любовью это было сказано, что мусора рассмеялись и стали бить Могилу, но без сердца.