2) Еврей пришел «ниоткуда» «куда-то» и застал «там» уже «что-то». Если признать, что само слово «еврей» напрямую связано со словом «книга»[10], то дико и нелепо звучит фраза «пришедший ниоткуда». Было очень «откуда» – и всем известно, что это значит. Но для разбираемого куска времени и места евреи – а это связано с этими тремя поэтами – местные, русские евреи разорвали связь со своим корнем и со своей книгой и вошли в другой дом, встретились с другой книгой. Возможно, произошел перенос все того же старого, неутихающего внимания к чужому, но уже написанному тексту, к чужому, но бесконечно значимому смыслу.
3) Текст, который обнаружил еврей, войдя в эту новую «книгу», ему показался не очень интересен. (Здесь мне не хочется рассматривать соображение, высказанное Розановым, что еврей вообще по своей природе не способен прочесть подлинно «местный текст», понять глубинную особенность местного «сообщения».) Еврей конструирует новый текст, сообразуясь с местным материалом и считаясь со своими соображениями.
Во всех трех членах вышеприведенного парадокса присутствует внутренне им присущий разрыв, трещина между смыслом и материалом, между предметом и осмыслением, в каждой ситуации – разведенность и противопоставление.
Но основное, глубинное:
сладострастное, нежное, первое принадлежание этому месту, связанность с ним, участие в нем. Но почему же? Потому, что оно не подлинное, не «его» место. Но почему же с таким надрывом, с такими слезами и кровью?
Потому что смысл находится в другом месте.
Узел довольно страшный. Легче смысл ищется и находится в месте, где его нельзя найти. Описанием другого текста лучше схватывается потеря своего. Перечислением всех окружающих смыслов легче достигается их обессмысленность перед лицом другого смысла. В криках восторга и словах умиления слышнее и надрывнее слышен плач. Чтобы разрыв был сильней, слияние должно быть полным.
При чем здесь Пастернак, Мандельштам и Бродский?
Иосиф Бакштейн. Инородцы в культуре
В этногенетической концепции Л. Н. Гумилева есть ставшее уже печально известным понятие «химерный этнос» – это такой этнос, который живет на территории другого этноса и нарушает естественное течение его жизни, пагубно воздействуя, в частности, на окружающую среду. Хотя сам Гумилев об этом прямо не говорит, но есть основания считать евреев таким «химерным» этносом. Почему это важно, когда мы говорим о воздействии евреев на русскую культуру? Эффективность воздействия любого человека или группы на культуру или социальную систему зависит, если опять воспользоваться термином Гумилева, от степени их «пассионарности», энергийности. Евреи интуитивно воспринимаются извне и сами осознают себя изнутри как пассионарный народ. За уже двухтысячелетнюю историю рассеяния, за то время, когда радикально не один раз менялось этническое лицо Европы, – евреи сохранили свое этническое своеобразие. Но почему? Историко-культурные ответы хорошо известны. Самый радикальный сводится к тому, что евреи, по крайней мере, в цивилизованном, европейском мире живут как у себя дома, а все остальные народы у них «в гостях». Так происходит потому, что европейский, особенно протестантский мир в сильнейшей степени библеизирован, в ущерб его афинизации. А раз так, то общепринятая система критериев оценки деятельности ставит еврея в априорное преимущественное положение.
Биопсихический ответ на тот же вопрос состоит в том, что энергия евреев не идет на глубинное освоение всякого рода естественных основ народной жизни, в том числе на освоение территории – ощущаемой и воспринимаемой природы. Симптоматично в этой связи, что евреям в черте оседлости было запрещено заниматься земледелием. В отношении культуры это означает, что евреи никогда не отождествляют себя всецело с культурой того народа, на территории которого они живут. Пока была черта оседлости, парадоксов не возникало. После революции (а до революции в случае крестившихся евреев) стали появляться «кентавр-объекты» – русские евреи, евреи, сознательно пытающиеся встроиться в русскую культуру. Но что же из этого сознательного намерения вышло? Парадоксальность намерения видна из рассмотрения поведения евреев, принявших православие – традиционно русскую форму религиозности. Тем самым они из всех евреев, живущих на территории России, в наибольшей степени стремятся слиться со своими русскими братьями во Христе.