Храни меня Живая вода, но мне совсем не нравились взгляды, которые мачеха бросала в мою сторону, да в сторону моего все еще не испустившего дух муженька.
Если мне придется подниматься с ним на брачное ложе… Меня передернуло от отвращения и я, пользуясь тем, что сегодня, наверное, был единственный день в моей жизни, когда мне можно было — совершенно безнаказанно! — делать все, что душа пожелает, последовала примеру папеньки.
Дурман-воды глотнула из женского кубка, ага. И пусть глаза полопаются у деревенских сплетников, а языки пойдут на корм моргам. Если я переживу эту ночь, завтра мне будет уже на все наплевать.
— Не пей дурман-воду, — прошипела в ухо Маарит, которая прошлым летом ушла на Двор Ойху. Уж как негодовал Королевский посланник, да против Закона не пойдешь.
Вот, кстати, да! Не с того я свою повесть начала. Не со свадьбы надо было бы, а с Закона, потому как только благодаря тому, что этот Закон между ильмами и люфтами положили, я в тот средолетний день в Храм-то с древним, как Вечное Озеро старцем и пошла.
Кто положил, спрашиваете? Так прародитель нынешнего правителя. А вот отчего да почему — не скажу, и не потому, что в Храмовом классе на часах истории карфу[5] мошкарой кормила, хотя и это бывало, что уж там, а потому что жрицы не только не отвечали на этот вопрос, а еще и лозами пороли тех, кто спросить осмеливался, да так, что батюшкины вожжи как благо вспоминались.
Мэй — он все-таки самый старший у нас, а стало быть, самый умный, — как-то с поручниками[6] своими болтал, дурман-воды налакавшись, а мы с Маарит не спали, да уши об их болтовню сушили. Так вот, Мэй говорил, что жрецы потому о причинах появления Закона говорить запретили, что именно по их вине он возник. Мол, давно это было, еще когда Гряда только-только проявляться начала, и в некоторых местах сквозь нее еще свободно можно было проходить хоть в Ильму, хоть в Лэнар, решили наши жрецы оттяпать у люфтов всего и побольше. У нас магия сильная еще до Гряды была, да не по одному виду. (Мэй вон, и жнец, и некромант, и зверолов. Потому и поручников у него не два, как у многих его сверстников, а аж целых шестеро), а у люфтов что? Две махины да один огнедышащий пистоль. Вот наши жрецы войну-то и развязали в надежде награбить, да за Грядой скрыться: было де у них предсказание, в какой день Гряда окончательно встанет и стоять будет нерушимо три тысячи лет, триста дней и три ночи, ну или примерно столько. Уж не знаю, что там у них случилось, только просчитались они, и войну ту, как Мэй говорил, ильмы проиграли (услышал бы кто такую ересь, не посмотрели бы, что Мэй-на-Йо первый папенькин сын, не угрюм-лозами, кожаными плетьми бы запороли братца моего языкастого, да безголового), а потому теперь и вынуждены воду на мельницу Короля лить.
Мол — это опять-таки Мэй говорил — наши столько люфтов за время войны изничтожить успели, что по Рей день своими девками — лучшей кровью своей — расплачиваются… А уж что там с ними, с девками, после сияющего зеркала происходит — то никому не ведомо, потому как, коли уж кто в зеркало вошел — назад дороги нет.
Так кто туда входит и что за Закон, спросите вы? Да простой Закон, проще только карфу на моль ловить. Каждое селение, что хотя бы Ручейком в Бездонный Океан впадает, раз в год обязано отдать Королю двенадцать юных дев, только в силу вступивших. Каждого первого числа каждого месяца, в течение всего года, жрецы во главе с Королевским посланником проводят отбор. Собирают в Храме всех девушек, кому в этом месяце пятнадцать исполниться должно, жриц зовут, чтоб те проверили, вправду ли дева чистая, или уже успела с кем из местных ильмов на сеновал сбегать, а потом выбирают одну по жребию (А чтобы неповадно было, тех, кто сбегать-таки успел, сначала порют прилюдно да по голому телу, а потом на Грязный Двор отправляют: раз уж девка в таком раннем возрасте до мужиков охоча, все равно, мол, из нее путной хозяйки не выйдет). И так каждый месяц, пока к Новорожденной Звезде не соберется двенадцать красавиц. Вот тогда Комнату Короля и открывают, чтобы двенадцать девушек вошли в сияющее зеркало, а что уж с ними дальше становится — это никому не известно, ибо ни одна из них, как и было сказано, до сего дня еще не вернулась. Кто-то шибко умный да шустрый мог бы сказать, а что ж вы, такие разнесчастные ильмы не пошлете Короля куда подальше вместе с его Законом? Гряда же между Ильмой и Лэнаром непреодолима, так что нам то Величество сделать сможет, коли мы на него наплюем и девок своих, красавиц, отдавать ему не будем, ни по двенадцать в год, ни по одной в двенадцать лет? Смотреть будет из своего Лэнара на нашу чистую синеокую Ильму да локти от бессильной злости кусать…