У резного столба, опустив голову, стояла женщина. Она тихо играла на арфе и едва слышно пела. Два пера из хвоста павлина, воткнутые в ее темные кудри, отливали то золотом, то изумрудом, то сапфиром. Сквозь кисею невесомого, переброшенного через плечо покрывала просвечивала смуглая кожа. Юбка из ярко-красного шелка туго стягивала и без того тонкую талию и сотнями упругих складок сбегала на ступни. Низ одежды освещался лучами солнца. От этого на обнаженные руки арфистки и ее тонкое, умное лицо с широкими бровями, миндалевидными глазами, прямым носом и немного великоватым ртом падало розовое сияние. Золотые кольца, браслеты и янтарное ожерелье казались в нем рубиновыми.
Черные рабыни в полосатых набедренных повязках мерно взмахивали белыми опахалами. На висках эфиопок поблескивали медные подвески.
Рядом с персом Датис разглядел из-за кустов двух полуголых мальчиков. Старшему было, наверное, около семи лет, младшему — года четыре. Арий жадно ел гранаты, с наслаждением слушал песню, ласково гладил курчавые локоны старшего мальчика и мягко уговаривал младшего, сидевшего в стороне с обиженным видом:
— Масиста! Приди ко мне, мой сын, сядь подле твоего брата Ксеркса! Приди же, о Масиста! Атосса, — обращался перс к женщине с арфой, — приласкай его!
Масиста отворачивался и хныкал, Атосса задумчиво пела и не обращала на сына никакого внимания.
— Это… это владыка мира? — Датис задохнулся от ярости. — Цветы… Арфа… Дети… О боги! Датис этого не вынесет.
Полководец круто повернулся. Горбун схватил его за руку и заскрипел зубами. Затем он выступил вперед и кашлянул. Атосса смолкла и подняла голову. Царь обернулся. Горбун сделал шаг, неуклюже опустился на колени и прикоснулся лбом к земле.
«О! — удивился Датис. — Горбун боится этого слюнявого юнца?..»
— Гобрия! — радостно воскликнул Дарий. Он торопливо поднялся, подошел к советнику и обнял его за плечи. — Ты явился!
— Куда бы я делся? — проворчал горбун, оправив плащ.
— А Датис?
Полководец, услышав свое имя, вздрогнул.
— Он тут.
— Да? Хорошо. — Дарий повернулся к Атоссе и кивнул. Царица, оба царевича и рабыни исчезли мгновенно, будто их поглотила земля.
«О! — снова сказал себе Датис. — В нем чувствуется воля…»
Полководец вышел из-за олив и грузно растянулся на траве.
— Подними себя! — приказал царь.
Датис медленно встал, неохотно подошел к Дарию, нагнулся и поцеловал полу его одежды. Взгляд царя был строг. Высокий, сутулый, с хищным носом, сын Гистаспа походил сейчас на орла, восседающего на скале перед броском на добычу.
«О! — еще раз воскликнул мысленно Датис, — Кажется, в Бактре напрасно говорили, что сын Гнстаспа слаб, точно ягненок, и послушен могущественным советникам, как раб. Этот человек правит сам. Впрочем, посмотрим…»
— Я слышал о тебе, — сказал царь, глядя прямо в глаза полководца. — Ты хорошо служил моему дяде Камбизу.
Он показал руками на ковры. Датис и Гобрия сели. Дарий помолчал, постукал ногтями по рукояти кинжала и вдруг выругался, как ремесленник. Датис разинул рот. Гобрия понимающе кивнул и усмехнулся.
— Сто сорок дней назад, — заговорил Гобрия, — ты, господин, приказал мне: «Гобрия, иди на север, узнай все, что может узнать человек, о племенах массагетов. Ровно через сто сорок дней ты будешь здесь и расскажешь мне о том, что видел и слышал…» Я пошел на север с купцами Бактра. Я узнал о племенах массагетов все, что можно было узнать о них. И вот я вернулся. Слушай же, господин…
Дарий вытянул шею. Гобрия прислонился горбом к столбу, обхватил руками колени и закрыл глаза, чтобы отчетливей восстановить в памяти все, что он видел и слышал в далеких краях.
— Страна массагетов лежит у моря Вурукарта[3]. В море Вурукарта впадают Аранха и Яксарт, Аму-Дарья и Сыр-Дарья. Подходя близко к морю, Аранха и Яксарт распадаются на сто рукавов и образуют болота, заросшие тростником и кустарником. Дорога там опасна для человека: в чаще бродят шакалы и тигры. К югу от моря, слева от Аранхи — пустыня Черные Пески. К юго-востоку, между Аранхой и Яксартой, вторая пустыня — Красные Пески. В Красных Песках возвышаются горные кряжи. Один синеет напротив Хорезма, справа от Аранхи. Другие — в глубине пустыни.
Гобрия передохнул, бросил на Дария косой взгляд. Царь слушал советника, сцепив зубы, словно его изнутри мучила острая боль.