А один из главных «заводил» нашего клана Пьер И. вещал, что когда произведения великих мастеров делаются достоянием пошлой толпы, — «сами произведения перевоплощаются в банальность, пошлость…»
И в виде какого — то протеста Ярский[80] и Пьер, купив на последние деньги немецкие издания (альбомы) монографии о «прерафаэлитах», знакомили «непосвященных» юношей и дев с репродукциями с картин мистиков Берн — Джонса и Данте Габриеля Росетти — английских «прерафаэлитов».
Никто из нас не мечтал «стать артистом», но шуршание театрального занавеса было для нас началом некой небесной симфонии.
Очень сильно обламывал наши души в те годы (1907-10) Ибсен, его драмы. Цитаты из «Гедды Габлер», из «Пера Гюнта» стали у нас обиходными словечками. Мы (наивно, вероятно) находили черты Сольвейг у А. — филологички, а политехника Б. находили похожим на Левборга, потерявшего свою рукопись в кабаке («Гедда Габлер»). (Политехник от увлечения поэзией перешел к увлечению занятиями в Институте).
Спорили на тему тезиса ибсеновского доктора Штокмана: «сильнее всего в мире — тот, кто больше всех одинок». Заколдовал нас Пер Гюнт (серебро григовских мелодий способствовало этому немало). Мы счастливо (это «счастье» мы поняли, однако, много позднее!) прошли мимо драм Станислава Пшибышевского, разрешающих путанные сексуальные неполадки.
Но уже не к счастью, а юношеского снобизма ради никогда не простаивали ночами в очередях «на Шаляпина и на Собинова» (Голос Собинова сводил с ума иных наших сверстниц — курсисток). Слушали мы «знаменитостей» весьма редко, больше на студенческих «благотворительных концертах». Драмы Метерлинка «принимались», а музыку И. Саца к «Синей птице»[81] расценили, как трогательно — простую, почти гениальную.
Начиная с гимназических моих лет, в каком бы городе или городке я ни жил — Измаиле, Одессе, Киеве, Москве, Тбилиси — рано или поздно туда, как херувимы, прилетали два одаренных брата-Адельгейма. Наш «клан» по без споров установившейся традиции, считал обязательным вспоминать гимназические годы и смотреть гастролеров Адельгеймов, пережить театральный трепет сильно драматических пьес «Казнь», «Трильби»[82].
Пьеса А. Дюма «Кин» и весьма чувствительная драма «Две сиротки»[83] пронизывали нас не меньшим трепетом. В «Кине» нашим любимцем — ис- полнителем был артист Блюменталь — Тамарин[84]. Был слушок (вероятно несоответствующий истине, как 99/100 таких слухов), что Б. Тамарин в жизни своей похож на героя драмы великого Кина, беспутного гения.
Но слушку мы верили, и смотрели пьесу и «Кина» с Блюменталь — Та- мариным с замиранием сердца.
Пьеса «Две сиротки» (XVIII век, канун Великой Французской революции) десятки лет не сходила со сцены, а в 1930 г. в Москве в Художественном театре она с успехом шла под названьем «Сестры Жерар». Тонко и выразительно играл в ней роль добродетельного точильщика ножей и ножниц молодой артист Х[удожественного] Т[еатра] Владимир Синицын, с которым был я знаком и дружен в последние годы его жизни. В судьбе и жизни этого артиста было что — то «киновское», а жизнь свою окончил он тоже почти что безумным образом: он, хороший, ловкий гимнаст, любил лазить по карнизам и в 1930 г. (нарочно или случайно?) сорвался с 5-ого этажа и разбился насмерть. Он создал незабываемый образ Яго, но об этом забыли[85].
В 1907-09 гг. в Киеве мы мечтали увидеть в театре пьесы Карло Гоцци, инсценировку повестей Амадея Гофмана. Мечтали, злобствуя и скрежеща зубами, так как афиши в большинстве своем вещали нам о представлениях «пошлых» и «безвкусных», «услаждающих обывательщину» пьес, каких — то: «Золотых клеток»[86], пьес Потапенко, Анри Батайля[87], «Шерлока Холмса» Протопопова[88].
Увы, много лет спустя (1921-22 г.), когда война и другие грозные встряски человечества рассеяли наш клан, я в Москве увидал (без ожидаемого трепета, однако, года выветрили его) — и «Принцессу Брам- биллу» (Камерный театр) и «Турандот» — гениальную выдумку артиста Вахтангова. «Турандот» шла в студии Художественного театра, ныне театр Вахтангова. Было холодно, вряд ли топили в помещении театра. Но как было пышно, остроумно, звонко, какая жизнь, какая радость в публике и на сцене! И никакие гурии и херувимы не играли бы и не пели бы лучше, чем артисты студии Вахтангова, играющие «на гребешках» шедевры Сизова[89], написавшего музыку к «Турандот».
81
Наиболее известное произведение Ильи Александровича Саца (1875–1917), созданное для постановки «Синей птицы» в Московском Художественном театре (премьера 30 сентября 1908 г.).
82
Роберт Львович (1860–1934) и Рафаил Львович (1861–1938) Адельгейм. «Трильби» и «Казнь» — пьесы Григория Григорьевича Ге (1867–1942).
84
Всеволод Александрович Блюменталь — Тамарин (1881–1945). Возможно, далее Мозалевский, говоря о «слушке», намекает на действительно имевшее место в годы войны энергичное коллаборантство актера, заочно приговоренного в СССР к смертной казни и убитого в Германии при таинственных обстоятельствах.
85
Владимир Андреевич Синицын (1893–1930) — артист МХАТ, масон, член ложи, возглавлявшейся поэтом Б. М. Зубакиным. Последний посвятил его памяти стихотворение «Ночь» («Оставьте путнику ночному.»:
87
Анри Батайль (1872–1922) — французский драматург. В России были популярны его пьесы «Он осмелился», «Нежность», «Светочи», «Вечер любви», «Дитя любви», «Неразумная дева» и др.
88
Виктор Викторович Протопопов (1866–1916) был лишь переводчиком пьесы Ф. Бона «Шерлок Холмс».
89
Николай Иванович Сизов (1886–1963). Ср. в воспоминаниях Ю. Б. Елагина: «Это был угрюмый, на редкость неприветливый и неразговорчивый молодой человек. Его звали Николай Иванович Сизов. Незадолго до того он окончил Московскую государственную консерваторию по классу Николая Метнера. Кроме нескольких маленьких сочинений для рояля и голоса, Сизов ничего не написал и композитором себя не считал. Две ночи напролет говорил с ним Вахтангов, развивая свои идеи о музыке к “Турандот”, и, к концу второй ночи, убедился, что хмурый молодой человек понял его вполне. И это было действительно так. “Принцесса Турандот” получила именно ту музыку, какую должна была получить. Как верно найденная краска в картине, эта музыка вошла в спектакль, создавая вместе с актерами и художником совершенное произведение искусства. Интересно, что Сизов ввел в состав оркестра гребешки, покрытые папиросной бумагой, придав общему звучанию характер странный, резкий и пронзительный»