Уже утвердившись в качестве московского студента, Мозалевский вновь пишет Кузмину: к этому времени неловкость с «Михаилом Александровичем» была уже, кажется, преодолена и даже изящно обыграна адресатом, судя по ответной шутке:
М. Бронная 4 кв.15
Многоуважаемый Михаил Алексеевич!
Если Вас не затруднит, сообщите мне, будете ли Вы на Праздники в СПб? Я, возможно, приеду туда. Мне бы очень хотелось повидать Вас и поговорить о своих произведениях. Написал я, кроме известных Михаилу Александровичу вещей, еще: Игрушку, воспоминания Анжелики и «Эолина и Макарей». Кое — что читал В. Я. Брюсов, отзывался очень хорошо, но… «по направлению не подходит». В СПб есть издательство «Цех поэтов». Быть может, Вы, Михаил Алексеевич, знаете, что это за и[здательст]во? Словом, мне очень бы хотелось повидаться с Вами, и, конечно, не только ради судьбы моих горемычных произведений, но и для того, чтобы познакомиться с поэтом, которого так любит
Его уважающий и покорный слуга
Виктор Мозалевский[16].
Чаемая поездка состоялась: впервые Мозалевский упоминается в дневнике Кузмина в записи 18 декабря 1912 г.: «Приезжала Мозалевская почему — то, думая меня похитить к мужу, но я должен был ехать к Е[в- докии] А[поллоновне Нагродской] […]»[17]. Любопытно здесь не только первое появление в документированной вселенной жены Мозалевского (ее зовут Маргарита Иосифовна, она — дочь директора 1‑й Тифлисской гимназии, которую некогда окончил ее муж), но и поневоле создающееся впечатление, что она познакомилась с Кузминым первой. На следующий день тот же источник фиксирует их встречу: «Вечером собрались ко мне
Геркен, Мозалевский и Бартенев. Геркен оказался очень милым, но не другие. [.] Потом с Герк[еном] и Мозал[евским] поехали к Альберу, где сидели в кабинете»[18]. Очевидно, в один из ближайших дней Мозалевские вернулись в Москву[19].
В 1913 г. в издательстве «Альциона» выходит книга Мозалевского «Фантастические рассказы», объединившая все те сочинения, которые он до этого читал писателям обеих столиц: «Вивея», «Игрушка», «Эолина и Макарей», «Воспоминания Анжелики», «Чувствительная повесть» и «Май». Встречена книга была в основном отрицательно. Б. А. Садовской, чья творческая манера очевидным образом повлияла на Мозалевского, отозвался о ней неодобрительно: «В самом деле, перед читателем целый поток (166 стр.) неудержимой болтовни, странной и нелепой, местами напоминающей наших романтиков тридцатых годов, местами Кузмина, иногда гоголевские “Арабески”, но до того неискренней и нарочитой, что нельзя не досадовать на автора, заглушающего собственный голос старыми чужими словами»[20]. Сходным было мнение коллеги — юриста и писателя П. К. Губера: «Рассказы г. Мозалевского перегружены ненужными вставными эпизодами и подробностями описательного характера, тогда как основное ядро сюжета большею частью вовсе исчезает из поля зрения. Кажется, что смотришь театральную пьесу, исполняемую на фоне пестрых декораций разодетыми и нарумяненными актерами. Постановка пышная — что и говорить. Но, к несчастью, драматург забыл разработать интригу и диалог, а потому психологическая мотивация совершающихся на сцене событий остается неизвестной»[21].
Напротив, те же черты восхитили С. Соколова (Кречетова): «С глубоким интересом прочел я “фантастические рассказы” Виктора Мозалевского. (К-во “Альциона”. М. 1913. 1 р.). Среди множества книг тусклых и тягучих, как жеваная резина, книга Мозалевского дает подлинную радость. В нашей современной изящной литературе область фантастики представлена особливо скудно, и, кроме одиноко стоящего в своем блестящем своеобразии Федора Сологуба, в ней нет ничего или почти ничего. Поэтому появление Виктора Мозалевского нельзя не приветствовать.
На нем чувствуется влияние Амедея [sic] Гофмана и (в меньшей мере) Андерсена, но эти влияния — возвышенного порядка и далеки от всякой имитации. Эта книга не из тех, которые перелистываешь бегло, чтобы, минуя рассуждения и описания, поскорее добраться до действия. Ее страницы, написанные языком изысканным, богатым и полноценным, смакуешь неторопливо, как густое, ароматное старое вино в граненом хрустале»[22].
17
19
Этой реконструированной хронологии отношений Мозалевского и Кузмина противоречит еще одно, традиционно недатированное письмо:
Многоуважаемый Михаил Алексеевич!
Меня в тот день так истомила Спбургская жара, и я забыл написать Вам. не знаю, как это сказать. благодарность моя Вам велика. Вы благословили мои ребяческие начинания, и я немного ободрился. Ах, все — таки горестно писать, в конце концов, без толку. Сейчас мои вещи у Валерия Яковлевича Брюсова (я написал еще «Игрушку»), но, что ждет потом, не знаю. Простите же меня: я снова напомню о себе. Глупо это, быть может, но я шлю Вам и только Вам свои стихи. Название их: моей музе мои мольбы. Лишь хочется, чтобы они Вас не рассердили.
Искренне уважающий Вас Виктор Мозалевский.
Мой адрес до Рождества: Малая Бронная 4 кв.15. Я буду все это время в Москве, разве 20–25 сент. поеду на неделю в Киев.
Я был бы очень тронут, если бы Вы, будучи в Москве, провели минутку в моей комнате. Я думаю, она Вам чуточку понравится
(ИРЛИ. Ф. 123. Оп. 2. Ед. хр. 277. Л. 1–2; к нему приложено стихотворение Мозалевского «Моей музе — мои мольбы», посвященное Кузмину). Рассказ «Игрушка» написан летом 1912 г., у Брюсова он, вероятно, был между концом августа и началом сентября того же года: на этот сезон указывает и упоминание жары, и планы сентябрьской поездки в Киев. Но тогда надо признать, что знакомство с Кузминым произошло летом 1912 г. в Санкт — Петербурге, не оставив иного следа ни в дневнике, ни в переписке.
22