— Конечно, — кивнул купец и вытащил из-за пазухи каменный цилиндр, украшенный искусной резьбой. Он всегда, даже во сне, висел у него на шее.
Слуги принесли комок глины, расплющили его на камне, а потом торговцы составили купчую, украсив табличку рядами аккадской клинописи. Именно на языке Вавилона велась вся деловая и дипломатическая переписка в известном мире. Купец Уртену приложил к табличке цилиндр длинной стороной и прокатил его ладонью, оставив затейливый оттиск. Нет второго такого на свете, и изготовить не получится, сразу обман наружу выйдет.
— Сделка состоялась! — торжественно заявил покупатель. — Сейчас обожжем табличку в печи, и я расплачусь.
— Скажи мне, добрый господин, — тихо шепнула Феано так, чтобы и Тимофей ее тоже слышал. — А сколько бы я стоила, если бы не умела петь и танцевать?
— Половину от этой суммы, — ответил, подумав, Рапану. Он был так счастлив, что спустил ей немыслимую дерзость. Раб не может заговорить с хозяином первым.
— А если рабыня еще и знала других мужей? — с невинным видом посмотрела на него Феано.
— Да сиклей десять, — пожал плечами Рапану. — Если красивая, пятнадцать. Стой! Ты на что это намекаешь?
Он начал медленно бледнеть, понимая, что только что натворил.
— Что, болтунишка щекастый! — с ласковой ненавистью в голосе сказала Феано. — Обделался? И правильно! Не умею я ни плясать, ни петь! И кифару я в своей деревне только издалека видела.
— Так ты что, не дева? — сдавленным голосом прошептал Рапану.
— Дева, сказал тоже, — фыркнула Феано. — Уж и забыла, когда ей была. Мне вот интересно, что твой отец скажет, когда узнает, что ты от его имени порченый товар продал? Да еще и богами поклялся! Ну что, рассказать покупателю, что ты наврал ему, брехливый щенок?
— Я с тебя сейчас шкуру спущу! — начал багроветь Рапану, которому кровь бросилась в лицо. Ему еще никогда так стыдно не было.
— Ты меня даже пальцем не тронешь! — отчетливо выговаривая каждое слово, сказала Феано. — Сделка состоялась, и никто не захочет, чтобы она сорвалась. Вот этому воину не понравится, если моя цена уменьшится. Так, парень? — и она ткнула в сторону Тимофея.
— Так! — стражник не выдержал и захохотал во все горло, хлопая себя по ляжкам. — Я свою долю получить хочу. Даже не вздумай ее бить, Рапану! Она уже не твоя, и я тебе все равно это не позволю. Ну ты и оторва, девка! А ты, Рапану, готовь обед. Ты проспорил.
— Бойся! — Феано гордо отвернулась от бывшего хозяина. — Я еще могу опозорить твою семью. Над тобой будут потешаться в каждом порту. Куда бы ты ни приехал, все будут смеяться тебе в лицо. Да ты линялой козьей шкуры никому не продашь! Кто будет иметь дела с лжецом и клятвопреступником! Молись, сволочь, чтобы я в дом к самому царю попала. Иначе конец тебе!
— Великие боги! — шептал Рапану. — За что мне такое унижение!
Он не заметил, как Тимофей положил девчонке в ладонь серебряное кольцо весом в сикль, а та быстро сунула его в рот. Она пообещала, что он победит в этом споре, и попросила его помощи. Серебра было жалко до ужаса, но Тимофей ведь поклялся Эниалием, богом воинов. Век удачи не видать, если такую клятву нарушить. Впрочем, девка не соврала, он вернет эту потерю с лихвой и даже сытно поест за счет нанимателя. А уж такое веселье и вовсе бесценно.
Глава 4
А ведь девчонка и впрямь непроста, — думал я, стоя всего в десятке шагов от торговцев. Мы с отцом пригнали двух коней на продажу, и я подошел поближе, когда увидел знакомую компанию. — Надо же, как изворачивается, чтобы себе сытую жизнь добыть. Когтями и клыками цепляться будет, чтобы не упустить свое. А ведь могла бы выйти за крестьянина, нарожать ему кучу детей и горбатиться в поле до самой смерти, которая по этой жизни наступит лет этак в сорок. Бывшая красавица станет к тому времени беззубой седой старухой, изможденной непосильной работой и бесконечными родами. А ведь ее поведение, которое кажется диким поначалу, здесь никого не удивляет[19].
— Хватит на голых девок пялиться, — недовольно сказал отец, который подошел сзади и тычком в спину вывел меня из задумчивости. — Ты мне нужен! И вообще, у тебя свадьба скоро. Насмотришься еще.
— Чего? — повернулся я к нему в немалом удивлении. — С кем это у меня свадьба?
— Я за тебя Креусу сговорил, дочь Приама и Гекубы, — самодовольно ответил отец. — Радуйся, от старшей жены дочь! Она не от наложницы какой-нибудь рождена, как Парис.
— И когда ты мне собирался об этом сказать? — потрясенно посмотрел я на него.
19
Описаны случаи, когда в 19 веке русские военные корабли задерживали в Черном море турок-работорговцев, что везли черкешенок на продажу в Стамбул. Анапа и Туапсе — вот два главных рынка по продаже живого товара. Туда везли не только пленниц, но и дочерей бедняков, которых выращивали на продажу с самого рождения. Матери учили их петь, танцевать и любить. А потом девушки ехали в Стамбул, сияющую всеми огнями столицу мира, чтобы зажить, наконец, сытой и богатой жизнью. Им, рожденным в нищих саклях, такая жизнь могла только присниться. Потому-то именно черкешенки, которых везли на продажу, давали самый ожесточенный отпор русским морякам. Они требовали, чтобы эти замечательные работорговцы везли их прямо к мечте. Но господа русские офицеры не понимали, что происходит, и милосердно выдавали спасенных рабынь замуж за солдат. Дело доходило до того, что несчастные после свадьбы со скал бросались. Неверный, да еще и бедняк. Хуже смерти был для них такой позор.