Эти аргументы могут показаться опасными, и Чалмерс использует уже упоминавшийся аппарат „двумерной семантики“, чтобы отвести их и показать, что в случае сознания метафизическая необходимость его связи с мозгом может рассматриваться как реальная опция только при неорасселовской интерпретации ментального. Но не исключено, что теорию Крипке и ее возможные следствия для трактовок сознания можно нейтрализовать и другим способом. Вполне возможно, что само понятие апостериорной метафизической необходимости — голый король. Мне трудно понять, к примеру, почему Крипке считает, что высказывание „вода есть Н2О“ апостериорно. Его вполне можно истолковать как аналитическое, а значит, априорное. Конечно, для того, чтобы включить предикат „Н20“ в понятие воды, потребовались научные открытия, и были времена, когда данное утверждение не было аналитическим. Но вообще‑то все аналитические утверждения — в классическом кантовском смысле — генетически связаны с опытом[48]. Однако это нерелевантно для их статуса. Понимание этого ставит под вопрос теорию Крипке[49].
Так или иначе, но, отвергнув материалистические решения, Чалмерс констатирует, что у нас остается три нередуктивных варианта трактовки статуса сознания, и он тщательно рассматривает их особенности. Первый — это интеракционистский дуализм, второй — эпифеноменализм, третий — неорасселовский монизм, при котором (прото)феноменальные состояния оказываются основой физического.
И вот здесь обнаруживается явное отличие рассматриваемой статьи от „Сознающего ума“. Чалмерс отказывается от радикальной критики интеракционизма и, соответственно, от тезиса о каузальной замкнутости физического как единственного базиса перспективных теорий сознания. Констатируя, что большинство философов отвергают интеракционизм на том основании, что он якобы не стыкуется с физикой, он добавляет: „Я и сам был повинен в этом, отставляя интеракционизм в моей книге 1996 г. отчасти в связи с совместимостью с физикой. Я и сейчас не особо склонен одобрять интеракционизм, но теперь я считаю, что аргумент по поводу физики не слишком серьезен“[50]. И в самом деле, согласно некоторым интерпретациям квантовой механики, так называемый коллапс волновой функции, всякий раз происходящий при фиксации эмпирических данностей, невозможен без участия наблюдателя, причем сознательного наблюдателя, так как измерительные приборы как таковые не могут вызывать этот коллапс, будучи сами подвержены суперпозиции, т. е. словно бы находясь в разных состояниях одновременно. Если это действительно так, то сознание играет определенную каузальную роль, актуализируя один из множества вариантов развития событий.
Разумеется, все эти вещи были известны Чалмерсу и ранее. В „Сознающем уме“ он отвергает интерпретации, отводящие сознанию реальную каузальную роль в коллапсе волновой функции, в частности или даже прежде всего потому, что они „несовместимы со взглядом о повсеместности сознания, который я защищал. Если сознание связано даже с очень простыми системами, то, согласно этой интерпретации, коллапс будет происходить на самом базовом уровне и очень часто. Это противоречит физическим данным, зачастую подразумевающим неколлапсированное существование низкоуровневых суперпозиций в течение продолжительного времени“[51].
Неудивительно, что в „Сознающем уме“ Чалмерс отдавал предпочтение (хотя и с многочисленными оговорками) интерпретации[52]Эверетта, в соответствии с которой никакого коллапса вообще не происходит, а происходит то, что мир эволюционирует сразу во множестве направлений, в одном из которых случается быть нам. Эта интерпретация более или менее сочетается с принципом каузальной замкнутости физического, но Чалмерс также утверждал, что она гармонирует с выведенными им психофизическими принципами.
О предпочтительности интерпретации Эверетта Чалмерс говорил и в статье „Продвигаясь к проблеме сознания“, опубликованной через год после выхода „Сознающего ума“. Чалмерс шутит здесь, что четыре дня в неделю он является сторонником Эверетта, но два дня он все же отводит на интеракционистские интерпретации квантовой механики, а воскресенья оставляет на интерпретацию, связанную с введением скрытых параметров[53].
[49]
Ключевой вопрос в связи с этой теорией — вопрос о "жестких десигнаторах", к числу которых, по Крипке, относится и термин "вода". На мой взгляд, Крипке не обратил внимания на то, что все высказывания, включающие жесткие десигнаторы, т. е. термины, связанные со своими референтами во всех возможных мирах, являются высказываниями о самих терминах, т. е. о правилах их корректного употребления, а не об обозначаемых ими предметах. Между тем понятие метафизической необходимости, имплицируемой жесткими десигнаторами, имеет предметный смысл. Таким образом, это понятие совершенно неправомерно и должно быть отброшено. Разумеется, я отдаю себе отчет, что парой фраз нельзя разделаться со столь влиятельной теорией. И все же я не буду вдаваться в детали — это уведет нас от нашей основной темы. Скажу лишь, что современная философия языка, на мой взгляд, нуждается в глубоком реформировании, которое надо начинать с чистого листа — экстенсивное развитие здесь затруднено.