Труды по античной истории

С другой стороны, политический смысл того или иного экскурса не только раскрывает некоторые черты мировоззрения автора, но и дает возможность определить те интересы, которыми он руководствовался при написании того или иного пассажа, что опять-таки вносит существенные коррективы в процесс определения источников Фукидида, а также характера и степени их использования в его сочинении.

Глава четвертая Фукидид и его предшественники

§ 1. Отношение Фукидида к письменным источникам. Надписи

Ф укидид никогда не указывает на свои источники и не сообщает, откуда заимствовано то или иное положение. Исключение составляют надписи, содержащиеся в экскурсе о Писистратидах. Здесь приводится текст надписи сына Гиппия Писистрата на жертвеннике Аполлона Пифийского и сообщается, что написанное «и теперь заметно и читается неясными знаками» (VI, 54, 7, то есть ἔτι καὶ νῦν δῆλόν ἐστιν ἀμυδροῖς γράμμασι λέγον), что говорит о том, что он сам достаточно внимательно обследовал жертвенник[176]. Тщательному анализу подвергнута Фукидидом так называемая стела о вредности тиранов, установленная на Акрополе (VI, 55, 1: ὡς ὅ τε βωμὸς σημαίνει καὶ ἡ στήλη περὶ τῆς τῶν τυράννων ἀδικίας ἡ ἐν τῆι Ἀθηναίων ἀκροπόλει σταθεῖσα), содержание которой излагается в экскурсе достаточно подробно. На этом источниковедческие пояснения Фукидида заканчиваются. Не затрагивая вопрос об эпиграфических источниках в «Истории Пелопоннесской войны», достаточно детально разработанный А.Кирхгоффом[177] и Г.Свободой[178], мы тем не менее отметим, что использование надписей в труде Фукидида было своего рода образцом для античной эпиграфики. Так, например, Демосфен при описании надписи на стеле в святилище Диониса в Лимнах замечает: καὶ αὕτη ἡ στήλη ἔτι καὶ νῦν ἕστηκεν ἀμυδροῖς γράμμασιν Ἀττικοῖς δηλοῦσα τὰ γεγραμμένα, то есть дает эпиграфический комментарий ([Dem.] In Neaeram, 76), почти слово в слово совпадающий с цитированным замечанием Фукидида (VI, 54, 7). Надписи, однако, сообщали исключительно документальный материал, который не занимает основной части в разбираемых нами экскурсах, поэтому главным звеном в определении источников остаются литературные памятники, что, правда, не вполне согласуется с тем утверждением, что не следует верить ни поэтам, ни «логографам»[179], так как первые всячески преувеличивали то, о чем они писали, а вторые создавали произведения, приятные для восприятия (I, 21, 1). Это положение, софистическая природа которого будет показана в ходе изложения[180], породило общепринятую точку зрения на характер отношения Фукидида к литературной традиции его времени, принятую большинством ученых XIX и начала XX века[181]. Вместе с тем Дионисию Галикарнасскому не потребовалось бы включать в свое сочинение о Фукидиде очерк о древних писателях, в котором он заявлял: «Прежде чем я начну рассматривать труд Фукидида, я хочу сказать несколько слов о других историках, его предшественниках и современниках, что прольет свет на особенности этого мужа» (Dion. Hal. De Thuc. 23). Таким образом, уже древним критикам Фукидида представлялось необходимым рассматривать его в сопоставлении с так называемыми логографами[182].

§ 2. Эпические поэты

Несмотря на содержащиеся у Фукидида критические замечания по адресу поэтов (I, 21, 1), использование их материала в его произведении обнаруживается достаточно легко. Мы располагаем рядом ссылок на Гомера (I, 3, 3; I, 9, 3; I, 10, 4), вполне соответствующих стихам «Илиады» (II, 684–686, 576, 510 и 719), и дословной цитатой из Каталога кораблей πολλῆισι νήσοισι καὶ Ἄργεϊ παντὶ ἀνάσσειν (Thuc. I, 9, 4 и Hom. Il. II, 108). Сообщение о древних поэтах, спрашивающих в своих произведениях у пристающих к берегу: εἰ ληισταί εἰσιν (I, 5, 2), находит параллели в гомеровских вопросах οἷά τε ληϊστῆρες (Hom. Od. III, 73; Ad Ap. 454). Таким образом, мы располагаем достаточно большим числом свидетельств о том, что Фукидид пользовался Каталогом кораблей и Гимном Аполлону (I, 5, 2 и II, 104, 4–6). Непосредственных ссылок на какие-либо другие пассажи Гомера у Фукидида нет. Этому можно найти два объяснения: во-первых, в распоряжении у Фукидида мог быть далеко не весь Гомер, во-вторых, документальный стиль Каталога кораблей мог представляться ему в большей степени заслуживающим доверия, чем остальные тексты. О степени использования Фукидидом несохранившегося эпического материала говорить трудно, но во всяком случае имеющиеся в нашем распоряжении примеры говорят об использовании Фукидидом эпической традиции. Так, сообщение о беотийцах из Камдеи, воевавших под Троей (I, 12, 3), безусловно, следует возводить к троянскому циклу[183].

176

Этому пассажу посвящена специальная статья В.К.Ернштедта (см. прим. 5 к стр. 24).

177

См. прим. 6 к стр. 23.

178

См. прим. 5 к стр. 23.

179

Условность и, более того, неправильность термина «логографы» применительно к представителям древнейшей историографии известна. Она побудила Ф.Якоби отказаться от этого термина в RE s. v. Logographein. Вместе с тем этот термин, введенный в научный язык Ф.Крейцером (Creuzer G.F. Die historische Kunst der Griechen in ihrer Entstehung und Fortbildung. Leipzig, 1845), продолжает употребляться. Поэтому в его употреблении строго следует различать два случая: 1) в историко-литературном смысле, то есть в качестве условного обозначения – здесь применение этого термина допустимо в силу традиции; 2) в переводах самых разных античных писателей на русский язык, где его употребление недопустимо ни в какой мере, поскольку оно придает тексту совершенно неправильный оттенок. Слова λογογράφος, λογοποιός, ἀρχαῖος συγγραφεύς всякий раз должны переводиться описательно.

180

Проблема влияния софистики на Фукидида анализировалась неоднократно. Достаточно указать, кроме работы В.Нестле, на книги: Mewaldt J. Kulturkampf der Sophisten. Tübingen, 1928; Aly W. Formprobleme der frühen griechischen Prosa. Leipzig, 1929. У.Виламовиц неоднократно называл Фукидида «великим софистом» и т. д. Однако ему же принадлежит замечательная характеристика творчества Фукидида как продукта софистической эпохи. Влияние на Фукидида в первую очередь принято было усматривать в историософской стороне его труда, то есть в его целях, постановке вопроса, методах и т. д. Вместе с тем оно заключается в первую очередь в особенностях языка, стиля и внутренней структуры отдельных пассажей. Фукидид был софистом не столько по убеждению, сколько по образованию, от софистического движения (не будем ограничивать его именем Горгия или кого-либо другого) он усвоил не мировоззрение, а стиль и методику изложения материала, что проявлялось не столько в его концепции, сколько в разработке отдельных элементов.

181

Эта точка зрения изложена Р.Маканом в Cambridge Ancient History (Vol. 5. P. 412) и С.А.Жебелёвым во введении к русскому переводу Фукидида (Т. 2. С. XVIII–XIX) и может быть найдена практически в любом источниковедческом очерке.

182

Dion. Hal. De Thuc, capu+23.

183

А.У.Гомм в работе «The Greek attitude to poetry and history» (Berkeley; Los-Angeles, 1954) подробнейшим образом разбирает пассажи, параллельные эпосу у Геродота и Фукидида и приходит к тому выводу, что Фукидид сознательно искажал и трансформировал согласно своим задачам эпическую традицию. Эта работа разрешает вопрос, поставленный еще в 1868 году в работе А.О.Угрянского: почему Фукидиду остались неизвестны распространенные сказания о Миносе, Пелопе и т. д. (см.: Угрянский А.О. Цит. соч.). Хороший анализ эпического материала у Фукидида содержится у Н.И.Новосадского (см. прим. 3 на стр. 27).