Ряд важных исторических событий — революция 1848 года, объединение княжеств Валахии и Молдавии в единое государство в 1859 году, участие Румынии в русско-турецкой войне 1877–1878 годов на стороне России и провозглашение независимости Румынии от Оттоманской империи — вызвал естественный расцвет народных талантов. Получили известность произведения Василе Александри, Николае Бэлческу, Михаила Когэлничану, Александра Одобеску и многих других. Бурно развивался поэтический дар Михаила Эминеску, печатал свои замечательные сказки и «воспоминания детства» Ион Крянгэ, ставил свои пьесы-сатиры Ион Лука Караджале. Но писательские судьбы мало интересовали выходившую на арену молодую и ненасытную буржуазию. Юному Аргези пришлось стать свидетелем гибели не одного крупного народного таланта. И не потому ли его литературная деятельность с самого начала приняла социальную окраску. В 1897 году «Народный журнал» напечатал список румынских поэтов. Семнадцатилетний И. Тео значился в рубрике социальных поэтов.
Бунт Аргези созревал в условиях, когда румынская буржуазия, поддерживаемая монархией, оглушала страну громкими фразами о любви к простому народу, об общей судьбе всех румын, о необходимости единения всех «от носящих постолы[2] до государя». Но это «единство» было развеяно в прах пулями карателей в дни восстания 1907 года — тогда земля Румынии была пропитана кровью 11 тысяч расстрелянных крестьян.
В 1889 году умирал в нищете тяжело больной поэт Михаил Эминеску. Власть имущие не проявляли никакой заботы о нем, и друзья собирали деньги на его содержание и лечение.
В школе на площади Амзы закончился очередной урок. Янку прошел мимо отца Абрамеску, разговаривавшего на лестнице с директором школы господином Нестором, и услышал имя Эминеску. Уловил обрывок фразы, сказанной директором школы: «…говорят, что Эминеску сбежал из сумасшедшего дома и бродит по Бухаресту».
Дома никого не было. Дверь оказалась запертой на замок. Ключей ему не доверяли. Куда идти? И он, подумав, вышел на главную улицу, на Каля Виктории. Там есть на что посмотреть. Магазины, вывеска к вывеске, хозяева на все голоса хвалят свой товар.
На Каля Виктории народу было больше, чем обычно, толпа оживленно переговаривалась и чего-то ждала. Янку знал уже, что так много народу собирается, когда должны провезти какого-нибудь очень важного покойника. Все выстраиваются вдоль тротуаров и ждут. Вдруг все зашевелились, зашептали, замахали руками: «Вот он! Вот он!» Янку протиснулся между взрослыми. «Мне было тогда девять лет… Человек шел быстро, напрямую, ничего не замечая, стремился куда-то. «Вот Эминеску!» — произнес голос. И этот голос остался в моей памяти навсегда. В этих словах слышалось все — и любопытство, и жалость, и высокомерное безразличие. Пронесшийся по Каля Виктории худой, плохо одетый человек, в галошах на босу ногу запомнился мне как легкое облачко дыма». Еще запомнились рассказы мальчишек, будто в сумасшедшем доме в Эминеску стрелял из рогатки другой больной. Потом рассказы о похоронах Эминеску.
…Была суббота, 17 июня 1889 года. Пара лошадей везла к кладбищу украшенный цветами и липовыми ветками гроб первого поэта Румынии, который жил только на свой писательский заработок и умер тридцати девяти лет от роду после мучительного нищенского существования.
Мальчик по имени Янку не шел за гробом. Он не знал, что в этот день хоронят того, чью работу во славу поэзии и правды продолжит он. Будущий Тудор Аргези в этот моросящий июньский день искал работу. Вот если бы у доброго Али был свой угол, где, может быть, он позволил бы жить и ему, маленькому Янку. Ему начало казаться — все люди знают о его детском горе и жалеют его. Однажды на урок пришел очень красивый человек, такого он никогда не видел. Это был господин директор школы по подготовке учителей для начальных школ, писатель Александру Одобеску. Он привел с собой группу учащихся школы, и они должны были показать педагогу, насколько готовы к труду учителя. В этот день, запомнившийся Аргези на всю жизнь, учащиеся должны были познакомить питомцев отца Абрамеску с вновь введенной десятеричной системой мер и весов. Александру Одобеску сидел за кафедрой, а перед ним высокий студент держал весы, наподобие тех, которые держит богиня правосудия Фемида. Одобеску время от времени выходил из-за кафедры и белым платком протирал сверкающие чистотой, отливающие золотым блеском чаши весов. Чтобы дети лучше запоминали, как работают весы, взвешивали один и тот же товар — тростниковый сахар. Ученик выходил к столу, доставал из банки несколько кусков, потом подбирал гири, пока стрелка не исчезала в рукоятке весов, говорил, сколько именно весят эти комки, и ожидал «приговора» красивого человека. В знак высшей оценки за хорошее усвоение урока Александру Одобеску брал своей белой почти невесомой рукой кубик сахара и клал его в протянутую ладонь красного от смущения ученика.
Пришла и очередь Янку. Он взвесил сахар с исключительной быстротой и аккуратностью. Положив на ладонь мальчика сверкающий кубик, красивый господин задержал его и спросил:
— А как тебя зовут?
— Теодореску.
— Как это Теодореску?
Мальчик ответил смущенный:
— Теодореску Ион.
— Тебя так в школе называют. А мать как зовет?
Янку замешкался и, чуть подумав, ответил:
— Янку.
— Вот держи, Янку. — И красивый господин опустил на его ладонь еще один белый кусок.
«Может, он знал от отца Абрамеску, что я сирота? Или, может быть, еще тогда он угадал во мне что-то такое, о чем и я еще многие годы не догадывался?» — много раз спрашивал себя Аргези.
Окончить четыре класса школы «Петраке Поенару» означало в то время получить серьезное образование. Отсутствие привязанности к родному дому, растущая отчужденность в отношениях с отцом и Анастасией все время толкала Янку к мысли о самостоятельном куске хлеба. Он не мог уже терпеть косые взгляды Анастасии, чье отношение к нему полностью соответствовало тому, что рассказывалось в народных сказках о злых мачехах. Но у злых мачех из сказок всегда есть свои дети, к которым они относятся ласково и нежно. У Анастасии же своих детей не было, и Янку не раз слышал, как она, полагая, что он заснул, опускалась на колени перед образом богородицы и умоляла ее смилостивиться, послать ей ребенка. Но пресвятая Мария, видно, не слышала ее молитв. Однажды Янку забыл закрыть форточку, и в Дом залетела оса. Анастасия выгнала пасынка и сказала, что не пустит в дом, пока не сдохнет эта оса. Не зная, куда податься, потому что было уже темно и страшно, Янку закрыл глаза и стал просить своего ангела-спасителя послать Анастасии ребенка, потому что она тогда займется малышом и у нее не будет времени злиться на отца и на него, Янку.
Когда совсем стемнело, Анастасия все же пустила пасынка в дом, стала говорить ему неожиданно непривычные ласковые слова, заинтересовалась его уроками и помогла вывести на контурной карте уезда Илфов кружочки городов, извилистые линии рек. Одна из таких рек называлась Арджеш. Янку слышал об этой реке и раньше. Оказывается, в нее впадает Дымбовица, а потом вместе с Дымбовицей Арджеш течет к Дунаю, а потом вместе с Дунаем — к самому Черному морю. Отец когда-то в хорошем настроении сказал, что дед Янку родом оттуда, из краев Арджеша, оттуда, где до сих пор красуется и сверкает диво дивное — церковь, построенная легендарным мастером Маноле. Отец обещал: когда у них появятся деньги, они наймут хороших лошадей и красивого кучера и поедут туда посмотреть то диво и село Кэрбунешть около Горжа, откуда берет начало их род. Но когда же это будет? Отец сейчас почти не разговаривает с ним, его все время нет дома. С недавних пор к ним заходит тетя Розалия, родственница отца, она тоже обещает, что поедет с ним когда-нибудь посмотреть истоки реки Арджеш, на берегах которой построил мастер Маноле монастырь. Но тетя Розалия часто болела, она и останавливалась у них, только когда ее отпускали из больницы врачи.
Иногда к Янку приходил его товарищ по классу Жан, который умел очень хорошо рисовать. Они вместе бродили по окрестностям Бухареста. На берегу Дымбовицы Янку с Жаном смотрели, как ныряют утки, Жан рисовал их быстро-быстро. На белом тетрадном листе утки казались живыми. Жан так же, как Раду, подходил к дому друга и во всю глотку орал: «Янку! Янку!» Но мачеха не любила Жана и всегда отвечала ему, что Янку занят и никуда не пойдет. Янку же стоял у другого окна и делал другу знаки, что сейчас выйдет. Он почти всегда находил способ улизнуть от Анастасии.