Мальчикам очень нравилось выбежать на Каля Виктории и гулять по площади Атенеума. Недавно здесь построили огромное красивое здание с высокими колоннами и сверкающим куполом. Весь Бухарест приходил смотреть на него. Что там внутри? Говорили, что под тем высоким куполом хранятся все звуки оркестров и голоса артистов, которые здесь выступают перед самой избранной публикой. Но вот как проникнуть туда?
— А в монастыре Куртя де Арджеш все равно красивее, — сказал Янку.
— Ты откуда знаешь?
— Мне тетя Розалия все время говорит об этом… И я когда-нибудь поеду туда.
Около стройной церкви Крецулеску откуда-то появился хромой Али со своей брагой и с огромной кистью разноцветных шаров. Заметив ребят, крикнул:
— Янку! Купи у меня два шара, бре[3] Янку!
Были бы у ребят деньги, они бы купили у Али все эти шары — и бегом к пожарной башне. А оттуда, с высоты, пуститься в полет над городом! Они уже много знали о шарах, на которых люди летают высоко за облаками и даже до луны, говорят, доберутся. Али же, наблюдая, с какой жадностью смотрят ребята на шары, сказал вдруг:
— Хотите посмотреть, куда они могут подняться? — И он начал распускать намотанную на руку веревку. Прегромадная кисть, покачиваясь, стала лениво подыматься, она взлетела выше креста церкви Крецулеску. — Вот так. А сейчас тяните их вниз.
Янку и Жан с радостью схватили веревку. Они ощущали, как сопротивляется им непривычная сила, будто хочет поднять и их туда, к куполам церкви, но они оказались все-таки сильнее и, вспотевшие от натуги, гордо смотрели на Али, когда шары снова оказались прямо у него над головой.
— Ну вот, бре, вы и заработали по шару. Держите! На этой земле простому человеку ничего без труда не дается. Так, а сейчас к шарам по кружке браги… Покупайте шары! — И Али удалился вверх по Каля Виктории. В этот жаркий день он торопился на шоссе Генерала Киселева, где служанки прогуливают барских детей, — там уж он все свои шары продаст.
Обласканные добрым Али мальчики побежали к Чишмиджиу, к городскому парку, куда сходились люди со всей столицы посмотреть на чудеса какого-то волшебника. Говорили, что этот волшебник за одну только ночь вырастил громадное дерево.
Около чудо-дерева, оказавшегося посредине парка, были расставлены столики, из одного дупла валил настоящий дым, и кругом распространялся запах поджариваемых на гратаре мититей[4]. Очень сильно захотелось попробовать эти самые мититеи, но опять же денег не было, и Янку позвал:
— Пойдем посмотрим, как на лодках катаются.
Над протокой между двумя озерами был перекинут мостик с перилами, и перила выглядели необычно, словно были из живого дерева, нагнувшегося над водой со своими переплетенными ветками и зелеными листьями. На другой стороне мостика рабочий в фартуке стучал по дереву молотком, потом брал на мастерке из ведра цементный раствор и что-то лепил. Ребята увидели, как рабочий закрепляет на проволочный каркас отбитую от причудливого дерева ветку. Все оказалось сделано из темного цемента. Сказка исчезла.
У выхода из парка звучала музыка. Привычная, уже не раз слышанная немецкая песня, в которой часто повторялось слово «Катерина», и потому большая музыкальная коробка с рукояткой называлась «Катеринкой». Они хотели пройти мимо бродячего музыканта, но их как магнитом притягивал туда приплясывающий на ящике огромный пестрый попугай. Друзья, не сговариваясь, ускорили шаг. Попугай кричал: «Норрок, норррок!»[5]. Шарманщик же медленно крутил рукоятку и приговаривал: «Идите за советом к Коко! Послушайте Коко!» Но голос шарманщика никого не привлекал.
— Дайте, молодцы, один шарик Коко! И он добудет для вас из волшебного ящика счастливый билетик! Дайте! — обратился к ребятам старый шарманщик.
Янку, не задумываясь, протянул нитку своего шара. — Ну а сейчас, Коко, скажи мальчику что-нибудь… — Норррок! — прохрипел попугай, заплясал и потом долго перебирал маленькие бумажки в небольшом прямоугольном ящике. Достал из середины крошечный белый конвертик и открыл клюв над протянутой рукой Янку. Конвертик лег на открытую ладонь.
На бумажке размером с почтовую марку ничего не было написано. В самом центре стоял еле заметный вопросительный знак.
Арочные ворота кладбища похожи на гигантскую пасть, проглатывающую длинный поток людей и шикарных карет. Сначала Янку воспринял этот поток целиком, потом картина сузилась и в поле зрения попадали лишь отдельные детали: три пары лошадей с прижатыми к груди головами, на них накинуты длинные, до земли, черные попоны. Медленно — можно спицы подсчитать — крутятся колеса погребальной колесницы, за ней чинно шагают господа и дамы в черном с застывшими лицами. Бородатые попы. Толпа нищих, калек и полицейских. Хоронили очень богатого человека.
За воротами кладбища на свежевыструганной доске выжжено: «К могиле Эминеску» — и указательная стрелка.
Между молодой липой и стройной туей возвышался холм. Скромное надгробие, молодая цветущая липа, венок, белая лента, выведенные ученическим почерком слова: «Мчатся друг за другом птицы в дальней шири голубой, взяв мечты мои с собой, тают, как мгновения… И теперь осенняя пустота осталась мне, чтоб я мог наедине коротать весь день-деньской с собеседницей-тоской…»
— Это он написал? — спросил Жан.
— Да. Нам учитель рассказывал…
На протяжении всей жизни Аргези будет возвращаться к Эминеску, к его поэзии, к размышлениям о судьбе его трагического гения…
Шум похорон стих, цепочка нищих потянулась к харчевне «Три голубца», что напротив главного входа на кладбище. Рядом с этой харчевней два каменных столба, к которым полукругом прикреплены железные буквы: «Мастерская надгробий». На одном из столбов объявление: «Требуются ученики каменотесов и шлифовальщиков. Принимаются мальчики».
— Ты мне ответь, когда все это кончится? — сурово допрашивал его вечером отец. — Почему я должен все время думать, где ты, почему я должен быть все время в тревоге?
Янку молчал, будто ничего не слышал.
— Ты, Янку, хочешь есть? — спросила через некоторое время Анастасия.
— Не хочу, — ответил сонно мальчик. Однако Янку сказал неправду: он был голоден. Но он решил, что с сегодняшнего дня будет есть только свой хлеб. Он пойдет работать.
И утром Янку поступил учеником в мастерскую надгробий. Ему шел двенадцатый год.
В мастерской Янку получил первые в жизни заработанные деньги. Он сразу же пошел искать хромого Али, чтобы отдать ему долг.
— Я не возьму у тебя денег, бре Янку, — сказал Али. — Мы с тобой в полном расчете. Это же ясно! А сейчас, если есть у тебя деньги, то скажи, откуда взял. Мать дала?
— Сам заработал, — сказал гордо Янку. — Сегодня моя первая получка…
— Тогда, если богатый, купи у меня какой-нибудь товар.
Янку купил альвицы и цветных конфет. Он угостит старушку Агааю, которая приняла его к себе в тот день, когда он ушел из дому, дала ему место на лавке под образами, полосатое домотканое одеяло, чтоб укрыться, и совсем небольшую подушку. «Когда заработаешь, мы купим получше», — сказала она. Вот только одно плохо — старуха Аглая ненавидит книги и задувает лампу, как только поужинает, она говорит, что нечего тратить зря керосин, чтобы замусоривать голову всякими глупостями из книг. «Книги пишут бездельники и сумасшедшие», — причитает она всякий раз, как только увидит Янку с книгой, и тут же убирает лампу…
Работа в мастерской начинается рано — в шесть часов утра. Янку сперва показали, как надо шлифовать гранит, медленно-медленно, пока серая грубая поверхность камня не станет зеркальной. И только тогда по этому зеркалу другие мальчишки, уже с опытом, по нанесенным очертаниям будут выбивать буквы. Больше всего пишут: «Факэ-се воя та!» — «Да будет воля твоя!» Янку наблюдает за тем, как работают мастера, как из камня появляются фигуры ангелов, детей, девушек, стариков. Их тут такое множество! И каждый день какую-нибудь фигуру переносят на кладбище.