Впрочем, отдельные попытки в этом направлении все-таки предпринимались. Так, 20 июня 1829 г., вскоре по окончанию сражения близ с. Милли-Дюз, генерал И. Ф. Паскевич обращался к пленному Хаки-паше [55] с просьбой указать местонахождение продовольственных и боевых припасов его разгромленной армии. «Избавьте меня на старости лет от тягостного унижения, — ответил паша. — Вы сами найдете их». На этом «допрос» был закончен.
Еще два известных нам допроса относятся к войне 1877 1878 гг. Первый состоялся сразу же после взятия редута Горный Дубняк (12 октября 1877 г.), когда Начальник полевого штаба Балканской армии генерал А. А. Непокойчицкий имел беседу с комендантом редута Хывзы-пашой [83]. Скорее всего, диалог генералов заранее не планировался, т. к. разговаривали они… стоя среди толпы любопытных, а переводчиком им служил… один из только что взятых военнопленных. Да и сам А. А. Непокойчицкий прибыл на место боя с целью сбора сведений о потерях и трофеях, что он вполне мог сделать и без Хывзы-паши. Второй произошел 4 дня спустя, когда генерал И. В. Гурко действительно допросил Измаила Хаки-пашу [84]. Правда, допросил он его не в качестве военнопленного, а в качестве подозреваемого в том, что тот сознательно допустил массовое убийство своими подчиненными русских раненых, оставшихся на поле сражения после неудачной атаки редута Телиш 12 октября 1877 г. (К слову, никаких последствий для паши ни этот допрос, ни само событие 12 октября не имели)[66].
• О факте пленения каждого военачальника Главнокомандующий на ТВД немедленно уведомлял главу государства, высший орган военного управления, а при необходимости и иных высокопоставленных лиц. При этом основные сведения о пленном (чин, должность и т. п.) предварительно, по возможности, уточнялись. Однако, ввиду отсутствия в ряде случаев объективных данных, а равно слабого знания русскими «табеля о рангах» Османской империи (особенно до Эпохи Танзимата), многие заявления турок принимались ими на веру[67]. Наиболее ярким примером тому можно считать историю с полковником Кадыр-беем [72], чье производство в следующий чин, строго говоря, не подтверждалось ничем, кроме слов его сослуживцев. Тем не менее Петербургу этого оказалось достаточным для того, чтобы названный офицер был официально признан генерал-майором[68].
• Если российский император находился на театре военных действий, он обычно давал пленным военачальникам короткие аудиенции. Конечно, последние носили, по большей части, формальный характер и отличались разве что некоторыми, мало привычными для русских нюансами (например, современники обратили внимание на то, что в момент расставания с Александром II дивизионный генерал Хывзы-паша [83] «приблизился к стремени государя и почтительно коснулся края одежды его величества»).
Наиболее известной из таких аудиенций является встреча того же Александра II с маршалом Осман-пашой [90], в ходе которой император не только выразил восхищение мужеством командующего турецкой Плевненской армией, но и лично вернул маршалу саблю, подчеркнув, что она возвращается ему именно для ношения в плену, чем фактически вывел пашу из под действия § 35 им же самим утвержденного Положения о военнопленных[69]. (Все генералы и офицеры противника, которым в 1877–1878 гг. было оставлено оружие, имели право лишь хранить его при себе, но не носить публично)[70].
• Многие пленники почти сразу же обращались к российскому командованию и даже к государю с теми или иными просьбами. Так, одни хотели как можно быстрее известить Стамбул и (или) своих родных о том, что они живы и находятся в плену[71]. Другие, ссылаясь на раны, возраст и не слишком крепкое здоровье, высказывали пожелание быть интернированными в населенные пункты, расположенные вблизи театра военных действий (например, в Херсон, Тифлис и т. п.). Кто-то стремился провести остаток войны в конкретном, дав но интересующем его городе (чаще всего называли почему-то Киев). Кто-то пытался воспользоваться случаем и предпринять «морское путешествие», например, быть эвакуированным из Варны в Одессу на русском военном корабле. А кто-то (как, например, Юсуф-паша [49]) ходатайствовал об истребовании у Порты его гарема, оставшегося на территории, контролируемой оттоманской армией[72].
Сразу же заметим, что последняя просьба не представляла из себя ничего сверхординарного, ибо рассматривалась в то время как частное проявление принципа: «жена следует за мужем». Например, в ходе войн России с Пруссией или Швецией жены военнопленных (в т. ч. и рядовых солдат) при желании без особых хлопот получали паспорта от соответствующих властей и переходили фронт в обоих направлениях. Однако здесь ситуация осложнялась двумя обстоятельствами. Во-первых, история русско-турецкого вооруженного противостояния такой практики вообще не знала. А во-вторых, что самое главное, в Турции Юсуф-паша был официально признан виновником преждевременной сдачи Варны, со всеми вытекающими отсюда последствиями. По этим причинам представителю МИД России при Балканской армии пришлось довольно долго переписываться со Стамбулом, прежде чем великий визирь и султан Махмуд II «наконец решились выдать это семейство, поставляя каждый раз на вид, что никогда еще не оказывалось подобного снисхождения государственному изменнику». (Поскольку речь зашла о «семействе», нельзя не упомянуть о том, что одновременно с пашой в плен мог попасть и его гарем. Иногда это происходило в ходе полевого сражения. Но гораздо чаще — при штурме крепости. Например, в 1737 г. в результате взятия Очакова были пленены жены двухбунчужного Мустафы-паши [2]: Зейнеп, Айше и Зейнеп, а также трое его детей, зарегистрированных как: «один большой и двое малолетних»)[73].
66
Сборник материалов по русско-турецкой войне 1877–1878 гг…. Вып. 2. — С. 449;
67
РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 735. Л. 22; РГАДА. Ф. 248. Оп. 67. Кн. 5951. Л. 104; РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2113. Л. 4,7,16; Д. 2117. Л. 44; Д. 6907. Л. 263; Ф. 16. Оп. 1. Д. 1891. Л. 55–56; Ф. 400. Оп. 3. Д. 2038. Л. 86,119; ЦГИАК Украины. Ф. 1710. Оп. 2. Д. 893. Л. 3–4.
69
§ 35 «Временного Положения о военнопленных Восточной 1877 года войны» от 5 июля 1877 г. гласил буквально следующее: «Военнопленным безусловно (Sic! — В.П.) воспрещается носить оружие».
70
РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2038. Л. 199; НИОР РГБ. Ф. 169. К. 5. Д. 9. Л. 86, 158;
71
Такие письма российским командованием принимались довольно охотно и чаще всего передавались через парламентера коменданту ближайшей турецкой крепости. Правда при этом русские обычно не упускали случая возложить обязанности парламентера… на опытного и наблюдательного инженера-фортификатора (См., например: Сборник военно-исторических материалов… Вып. XI. — С. 196–197).
72
РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2117. Л. 13; РГА ВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 2188. Л. 2; ЦГИАК Украины. Ф. 533. Оп. 2. Д. 327. Л. 109; ОР РНБ. Ф. 550. ОСРК. F.IV. 618. Л. 88об.; Сборник военно-исторических материалов…. Вып. XI. — С. 106; Вып. XV. — С. 35; Император Николай Павлович и гр. Дибич-Забалканский. Переписка 1828–1830 гг…. — С. 156; Описание русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Балканском полуострове. Т. 8. Ч. 1… — С. 47;
73
РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. Д. 50. Л. 92–93; РГАДА. Ф. 15. Оп. 1. Д. 231. Л. 7–8, 11, 43;