3. Состав транспорта и численность лошадей определялись, в основном, исходя из норм транспортного обеспечения соответствующих категорий российских военнослужащих, а именно: карета (или иной рессорный экипаж) с шестеркой (как исключение — с четверкой) лошадей для паши;
— рессорный экипаж с четверкой лошадей для каждого из наиболее высокопоставленных офицеров свиты;
— рессорный (иногда, безрессорный) экипаж с тройкой лошадей для иных чинов свиты, а равно женщин и малолетних детей (на 1–3 чел.);
— пароконная «обывательская подвода» для всех остальных лиц (по 1–2 чел. на подводе), а также для перевозки имущества.
Сопоставляя изложенное с данными Таблицы 5, нетрудно прийти к выводу, что поезд паши мог потребовать до 200 лошадей и до 70-100 единиц транспортных средств. При этом нелишним будет заметить, что потребности и в том, и в другом сама армия удовлетворяла лишь частично. В большинстве же случаев лошади и повозки временно изымалось у населения, проживавшего на театрах военных действий. Очевидно, что это не могло не вызывать недовольства последнего, особенно, если эвакуация совпадала по времени с полевыми работами (а чаще всего, так оно и было).
При отсутствии подходящего для паши экипажа таковой приобретался на месте за счет казны. Например, известно, что в 1770 г. по распоряжению генерала П. И. Панина Бендерскому сераскиру Эммин-паше [5] была куплена карета. В 1829 г. для эвакуации двух бунчужного Ибрагим-паши [50] со свитой Киевский губернатор приобрел «две брички с откидными кожаными верхами, одна на рессорах и железных осях за 325 руб., а другая без рессор и с деревянными осями за 225 руб.». (Следует отметить, что эти транспортные средства служили паше только до достижения им пункта интернирования, после чего они продавались с аукциона.)
С появлением же сети железных дорог паше, как и русскому генералу, полагалось место в вагоне 1 класса[91].
4. Сопровождение из числа российских военнослужащих и гражданских лиц в своем наиболее полном виде включало в себя:
— «пристава» (т. е. офицера, «приставленного» к генералу);
— одного конвойного офицера (или унтер-офицера) с двумя-тремя солдатами;
— одного (иногда — двух) переводчиков либо чиновника МИД, владеющего турецким языком;
— фельдшера (как правило, лишь для сопровождения раненого или больного паши).
Впрочем, гораздо чаще конвой вообще отсутствовал, а все сопровождение сокращалось до одного-двух человек: пристава и переводчика либо только пристава[92].
а) Ключевой фигурой в приведенном списке был, конечно же, пристав, назначаемый из числа офицеров (иногда — гражданских чиновников) наиболее дисциплинированных, ответственных и отличавшихся достаточно высоким уровнем коммуникативной культуры. Кроме того, если паша владел каким-либо европейским языком (обычно речь шла о немецком или французском, реже — итальянском), считалось желательным, чтобы пристав знал этот язык не хуже «своего» пленника. Вместе с тем, данные Таблицы 6 говорят о том, что при назначении на должность пристава чин офицера особой роли не играл, а сколько-нибудь устойчивой зависимости между воинскими званиями приставов, с одной стороны, и сопровождаемых ими пашей, с другой, не существовало.
Последнее обращает на себя особое внимание на фоне тех серьезных обязанностей, которые возлагались на названного офицера: обеспечивать пашу «с товарищи» всем необходимым, служить посредником между пленниками и чинами российской администрации (как военной, так и гражданской), удовлетворять, по возможности, не противоречащие законам требования паши, дабы «уприятствовать его неволю» и вообще следить за тем, чтобы он «был везде принят и сопровожден со всею возможною учтивостью и дружеским обхождением». При этом никаких дисциплинарных прав в отношении «сопровождаемых» пристав не имел и, наталкиваясь на неповиновение со стороны этих людей, мог лишь апеллировать к их правосознанию, а в крайнем случае — приостанавливать выдачу им «суточных» («кормовых») денег. Последняя мера оказывалась, конечно, куда эффективнее уговоров. Но взаимоотношениям сторон она гармонии не добавляла, почему в общении с турками пристав предпочитал все-таки больше полагаться на свои дипломатические способности[93].
91
РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2117. Л. 9; АВПРИ. Ф. 89. Оп. 1. Д. 38. Л. 8–9; ЦГИАК Украины. Ф. 533. Оп. 2. Д. 500. Л. 388–392;
92
РГИА. Ф. 1286. Оп. 14. Д. 1755а Л. 132; РГВИА. Ф. 395. Оп. 109. 1854. 2-е Отдел. Д. 299. Л. 31–32; ЦГИАК. Ф. 533. Оп. 2. Д. 500. Л. 389.
93
РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2649. Л. 4–5; Ф. 16. Оп. 1. Д. 1892. Л. 63–64; РГА ВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 2188. Л. 1; АВПРИ. Ф. 89. Оп. 8. Д. 1950. Л. 11; ГАХО. Ф. 3. Оп. 19. Д. 176. Л. 30; Сборник военно-исторических материалов… Вып. XI. — С. 151–152,160;