Вместе с тем самовольные остановки отдельных лиц носили и несколько вызывающий характер (по крайне мере, внешне). К примеру, маршал Осман-паша [90], прибыв в Кишинев 19 декабря 1877 г., позволил себе задержаться в этом городе на целых две недели. Официальной причиной задержки послужило «состояние здоровья», что, впрочем, не помешало ему провести несколько встреч с представителями местной общественности и посетить ателье самого известного на тот момент в Кишиневе фотографа А. А. Сумовского. Характерно, что российские власти предпочли «закрыть глаза» на такого рода «самостоятельность», равно как и на телеграмму встревоженного Бессарабского губернского воинского начальника от 21 декабря 1877 г.: «Пребывание здесь Осман-паши вблизи границы при следовании тысяч пленных по громадной важности тыла полагаю опасным»[111].
• По прибытию в пункт назначения пристав «сдавал» пленных под расписку представителю местной власти и уведомлял об окончании эвакуации военное ведомство и командование на ТВД, после чего возвращался в свою воинскую часть. (В XVIII столетии он, как и переводчик, часто оставался при высокопоставленном пленнике вплоть до окончания войны)[112]. Паши, в свою очередь, письменно выражали признательность всем содействовавшим им в пути российским военачальникам, генерал-губернаторам, губернаторам и иным должностным лицам, а также отдельным министрам (обычно Военному, Морскому и Иностранных дел). В качестве примеров тому можно сослаться на следующее:
— «По засвидетельствовании Вам, любезному и почтенному другу, моего почтения, желаю Вам от искренности, дабы Вы достигли всех Ваших желаний, достоинств, славы, отличия и всегдашные императорские милости <…>. Милости и благодарности, оказанные Вами и Государем Императором всем вообще военнопленным и особливо мне, невозможно забыть…» (Из письма трехбунчужного Пегливан-паши [31] Военному министру М. Б. Барклаю-де-Толли от 28 марта 1812 г.);
— «Я должен быть благодарен капитану[113] за хороший прием и обхождение его, которое я имел все время вояжа сего; долгом себе поставляю рекомендовать его Вашему Высокопревосходительству, прося Вас иметь его под Вашим покровительством; и в то же время надеюсь, что Ваше высокопревосходительство и со мной продолжит общаться как со своим другом. С моей же стороны буду всегда признательный о Вашей ко мне благосклонности и сердечной дружбе. Уверяя о моем совершенном почтении и уважении имею честь быть с искреннейшим почитанием» (Из письма трехбунчужного Юсуф-паши [49] Командующему Черноморским флотом вице-адмиралу А. С. Грейгу от 8 октября 1828 г.);
— «По милости Бога всемогущего и попечению особы Вашей, я нахожусь в Одессе — всем довольный — как распоряжением Вашим, вследствие которого оказываются мне всевозможные благодеяния, изливаемые щедротами российского правительства…» (Из письма вице-адмирала Осман-паши [61] Морскому министру Л. С. Меншикову от 16 июня 1854 г.);
— «Дорогая моя сестра, я Вас очень благодарю. От Бухареста до Ясс Ваша сестра, а также поездной врач внимательно ухаживали за мной, не причиняя мне страданий, с величайшей деликатностью. Я бесконечно благодарен Вам и другим сестрам. Да благословит Вас Бог и да будете Вы всегда здоровы…» (Из письма маршала Осман-паши [90] Настоятельнице Крымской общины сестер милосердия М. С. Сабининой от 4 апреля 1878 г).
Не забывал паша обычно и пристава, подчеркивая, что сопровождавший его офицер был «выше всяких похвал» и, безусловно, достоин присвоения очередного воинского звания «в вящее его к монаршей службе поощрение, а мне в собственное одолжение». Впрочем, иные, напротив, писали на пристава жалобы, особенно если в периоды незапланированных остановок в пути он отказывался выдавать кормовые деньги[114].
• О том, что думали и чувствовали россияне, наблюдавшие за эвакуацией османского генералитета, нам известно, увы, немного. Так, определенно можно говорить о том, что часть общества реагировала на появление пашей с детски-восторженным любопытством: люди толпами преследовали турок на улицах, бесцеремонно заглядывали в окна отведенных пленникам помещений и осаждали конные экипажи и вагоны, в которых те намеревались продолжить путь. О степени накала страстей говорит, к примеру, следующее письмо одного из жителей Елисаветграда, ставшего свидетелем проезда через его город в январе 1878 г. маршала Осман-паши [90]: «…в 2 часа дня приехал Осман-паша. Его держали на станции около семи часов, в особой комнате, в аптеке, куда пропускали, разумеется, далеко не всех. Он раздал некоторым из военных свои фотографические карточки. Публика узнала, что Османа везут, и собралась на него поглазеть. Народу собралось много, так что полицейским и жандармам было таки немало работы, принимали участие в усмирении и осаживании публики и господа жандармские офицеры и господа квартальные <…>. В конце концов распорядились так: Осман-пашу посадили в вагон <…> возле окна и все желающие его видеть подходили к окну, смотрели и давали место другим. Осман-паша, очевидно, привык уже к такому порядку: он тоже всматривался в глазеющего, кланялся и улыбался, если его приветствовали»[115].
111
РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2038. Л. 170; ГАХО. Ф. 3. Оп. 19. Д. 182. Л. 85; Д. 212. Л. 1–2.
112
РГИА. Ф. 1286. Оп. 14. Д. 17556. Л. 83,103; ГАКалугО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 32. Л. 299, 305; ГАКурскО. Ф. 26. Оп. 1. Д. 131. Л. 364.
114
РГАДА. Ф. 15. Оп. 1. Д. 231. Л. 2; РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2649. Л. 7; Д. 2650. Л. 4; Ф. 395. Оп. 109.1854. 2-е Отдел. Д. 299. Л. 24; РГА ВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 2188. Л. 22.