III. Поскольку история русско-турецкого вооруженного противостояния практически не знала соглашений между военачальниками, требующих ратификации, то здесь можно сослаться лишь на Военную конвенцию от 23 ноября (5 декабря) 1811 г., заключенную Главнокомандующим оттоманской армией великим визирем Ахмед-пашой, с одной стороны, и Главнокомандующим Дунайской армией генералом М. И. Кутузовым, с другой. Формально договор регулировал вопросы, связанные с взаимным отводом войск на зимние квартиры. Однако фактическая его цель состояла в спасении от гибели остатков янычарского корпуса, прижатого русскими к Дунаю, находящегося в совершенно безнадежном положении, но, тем не менее, категорически отказывающегося капитулировать. Как следует из ст. 2 названной Конвенции, военнослужащие Корпуса, включая возглавлявших его пашей, передавались российской стороне «в сохранение» (la depot), почему должны были считаться не военнопленными, а «мусатирами» (гостями) до тех пор, пока мир окончательно не будет установлен»[13]. Однако уже 31 декабря 1811 г. российскими уполномоченными на мирной конференции в Бухаресте было объявлено, что «так как султан отказал в ратификации оснований мира, принятых великим визирем, то император (российский — В.П.) со своей стороны отказывает в ратификации военной конвенции о турецкой армии, находящейся на левом берегу Дуная, и приказал разорвать перемирие и признать эту армию военнопленною»[14].
Что касается капитуляций (как письменных, так и устных), то персональное будущее генералитета противника такие акты почти не затрагивали. Во всяком случае, в них крайне редко можно встретить положения о праве пленного генерала сохранить при себе саблю, уведомить Порту об обстоятельствах сдачи, беспрепятственно направить свой гарем и имущество на территорию, находящуюся под юрисдикцией Турции и т. п.[15] Впрочем, как будет показано нами ниже, вопросы такого рода русские и турки достаточно успешно решали и вне рамок формальных условий капитуляций.
IV. Интересующие нас законы Российской империи мы дифференцируем на две подгруппы:
1) Базовые нормативно-правовые акты о военнопленных, а именно: «Положение о пленных» от 9 июля 1829 г., «Положение о пленных» от 16 марта 1854 г., «Временное Положение о военнопленных Восточной 1877 года войны» от 5 июля 1877 г. и «Положение о военнопленных» от 7 октября 1914 г.[16]
2) Иные российские законоположения, применимые к пленным пашам (нередко указывались в отсылочных нормах перечисленных выше актов). Это, в частности, «Табель окладам жалования генералам, штаб- и обер-офицерам военно-сухопутного ведомства» от 31 декабря 1840 г., «Устав о земских повинностях» от 13 июня 1851 г., «Положение об окладах жалования, пенсий и столовых денег, а также о фуражном и денщичьем довольствии чинов военно-сухопутного ведомства» от 17 апреля 1859 г., «Положение о перевозке войск по железным дорогам» от 12 января 1873 г., «Положение о преобразовании воинской квартирной повинности» от 8 июня 1874 г., «Правила о применении военными судами военно-уголовных законов к преступлениям, совершаемым военнопленными Восточной 1877 года войны» от 10 сентября 1877 г. и целый ряд других[17].
Законы в общих чертах определяли права, обязанности и пределы юридической ответственности пленных генералов; порядок и правила их финансового, продовольственного, квартирного, вещевого, транспортного и медико-санитарного обеспечения; обязанности российских органов управления и должностных лиц, связанные с эвакуацией и интернированием османских военачальников и т. п. Однако необходимо подчеркнуть, что на законодательном уровне правовое положение пленных в полной мере начало регулироваться лишь в период Крымской войны 1853–1856 гг., т. е. уже на заключительных этапах русско-турецкого вооруженного противостояния[18].
V. Указы высших органов власти и государственного управления вплоть до середины XIX столетия оставались главнейшими источниками правовой регламентации режима содержания в России иностранных пленников, особенно из числа высокопоставленных лиц. При этом (что касается последних) ведущая роль здесь принадлежала актам строго адресного, персонифицированного характера, исходящим непосредственно от главы государства!
14
Материалы к истории восточного вопроса в 1811–1813 г. — М.: Имп. О-во истории и древностей рос. при Моск, ун-те, 1901. — С. 39.
15
Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 126. Оп. 1. Д. 2. Л. 175; Сборник военно-исторических материалов. Вып. II. — СПб.: Воен. тип., 1892. — С. 176–177; Материалы для описания русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Кавказско-Малоазиатском театре. Т. 2. — СПб.: Воен. — истор. комис. Глав. штаба, 1904. — С. 342.
16
ПСЗ РИ. Собр. второе. Т. IV. № 2977; Т. XXIX. № 28038; Т. LII. № 57530; СУиРП. 1914. № 281.
17
ПСЗ РИ. Собр. второе. Т. XV. № 14132; Т. XXXIV. № 34385; Т. XLVIII. № 51755; Т. IL. № 53623; СЗ РИ. Т. IV. Кн. 2; СУиРП. 1877. № 99. Ст. 994.
18
Первое в отечественной истории Положение о пленных вступило в силу лишь 9 июля 1829 г., т. е., менее чем за два месяца до окончания Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. (2 сентября 1829 г.) и уже поэтому существенной роли в регулировании вопросов содержания пленников сыграть не могло.