Однако последние проблемы достаточно быстро разрешались, недостающие суммы генералам, разумеется, компенсировались[244].
• Каких-либо правонарушений, связанных с репатриацией генералов, нами не выявлено. Правда, в 1751 г. в Киеве рассматривалось уголовное дело по обвинению мещанина Антона Карамалея в незаконном вывозе в 1741 г. из России 220 фунтов ревеня на сумму 1072 рубля. При этом подсудимый утверждал, что ревень через границу провез турецкий офицер из свиты Яхьи-паши [1]. Однако доказать это (тем более по прошествии 10 лет) было, конечно же, невозможно[245].
• Как и все пленные, генералы передавались турецкой стороне по акту, с момента подписания которого снимались российскими властями со всех видов довольствия и полностью возвращались под юрисдикцию органов управления Оттоманской империей. В этой связи нельзя не обратить внимания на родословную известного русского адмирала А. В. Колчака, некогда составленную его сыном Ростиславом. Считая своим предком Хотинского сераскира трехбунчужного Ильяса Колчак-пашу [4], автор родословной высказал предположение, что, опасаясь возвращения на родину, паша «не вступил больше на турецкую территорию и, по-видимому, из Киева отправился в Галицию в Станислав, владения и крепость гетмана Иосифа Потоцкого».
В ходе проведенного нами исследования данный фрагмент родословной своего подтверждения не нашел, ибо самовольно никто никуда «отправиться» не мог, а за разрешением на выезд в Станислав или куда-либо еще Колчак-паша к российским властям не обращался. К тому же все основные этапы репатриации этого военачальника, в общем-то, известны: в Киев он прибыл 11 января 1741 г. и покинул этот город 16 января; на следующий день паша пересек российско-польскую границу в районе Василькова и 5 (16) февраля 1741 г. был передан русским конвоем коменданту турецкой крепости Бендеры, исполнявшему обязанности Комиссара по приему возвращающихся из России османских военнопленных[246].
Тем не менее, сказанное выше вплотную подводит нас к вопросам, связанным с предоставлением убежища военачальникам, опасающимся преследований на родине. Правда, здесь надо сразу же оговориться, что в России всегда существовало изрядно преувеличенное представление о «кровожадности» турецких властей. Во всяком случае, очень многие россияне искренне верили в то, что чуть ли не каждый пленный паша по возвращению на родину будет непременно казнен. Впрочем, иностранцы рассуждали примерно также. Об этом, в частности, говорит диалог между французским посланником в России Л. Ф. Сегюром и Очаковским сераскиром Гуссейн-пашой [11], состоявшийся в Петербурге в мае 1789 г., в ходе которого француз пытался убедить турка в том, что в Стамбуле того ждет смерть, а паша силился втолковать собеседнику, что «у нас начальники крепостей отвечают в случае добровольной сдачи, но не в случае плена. Меня взяли после осады, и не в чем упрекнуть меня»[247].
Вместе с тем, по нашим данным, из 104 османских генералов, побывавших в русском плену, по меньшей мере четверо было репрессировано и еще столько же предпочли не возвращаться под юрисдикцию Турции. Основные сведения о названных лицах приводятся, соответственно, в Таблицах 21 и 22. При этом, как видно из последней, в России осталось 3 генерала (или 2,9 % от их общего числа)[248]. О дальнейшей их судьбе можно, в определенной степени, судить на примере Батал-паши [19]. Так, известно, что уже до конца 1791 г. он подал Екатерине Великой прошение о переходе в российское подданство, в котором написал буквально следующее: «имея душевный страх от стороны Порты Оттоманской прибегнул правосудного вашего императорского величества управлению, дабы я, преданнейший, по заключению мира со всеми подвластными моими владениями был усыновлен или удостоен включением в число верноподданных под высочайшим покровом вашего величества состоящих <…>, и не оставьте продолжить меня покровительствовать, в прочем повергаю себя могущественному благоволению вашего императорского величества. Преданнейший слуга Батал-бей».
Поскольку к такого рода прошениям пленных турок государыня всегда относилась чрезвычайно внимательно и благосклонно, просьба эта не осталась без удовлетворения[249]. Уже с 1 января 1792 г. Батал-паше установили денежное содержание в размере 1000 руб. в месяц. В Петербурге на современной Университетской набережной Васильевского острова генералу за счет казны был куплен «приличный для него» каменный дом стоимостью 15 тыс. руб. (без учета расходов «на пошлины и гербовую бумагу» в размере 760 руб.») и выдана «некоторая сумма» «на первое заведение хозяйства» (Характерно, что почти во всех российских документах он по-прежнему именовался «Эрзерумским сераскиром» или, на русский манер «Эрзерумским генерал-губернатором»). Не забыт оказался и сын Батал-паши — Таяр-бей, попавший в плен вместе с отцом. Этот молодой человек был принят на русскую службу «полковником» с «полным сего чина по окладу конного полку жалованием, с денщиками и рационами»[250].
246
АВПРИ. Ф. 89. Оп. 1. Д. 65. Л. 302; Ф. 90. Оп. 1. Д. 156. Л. 8;
248
Для справки: по нашим оценкам, за всю историю русско-турецкого вооруженного противостояния от репатриации добровольно отказалось не более 0,2 % османских солдат и не свыше 1,0 % офицеров; это не может не наводить на мысль о том, что доля «невозвращенцев» растет пропорционально их чинам и привилегиям.