— Да пребудет с тобой милость великого Атона, мальчик! Отныне ты будешь зваться Тутанхатоном — живым образом Атона.
Кто я, жрец Мернепта? Судьба моя подобна судьбе Синухета[29], и мне довелось испить в моей жизни и мёд, и желчь. Мой отец был верховным жрецом храма бога Тота в городе Хемену, и я должен был унаследовать его титул вместе с громадным богатством. Боги одарили меня красотой, а занятия в жреческой школе у достойных и многомудрых наставников развили мой ум и обогатили его знаниями, доступными только жрецам великой страны Кемет. Но в тот год, когда над моей головой в девятнадцатый раз взошла звезда Сойдёт, жизнь моя переломилась, как ось золотой колесницы, и я остался один перед лицом бури, едва не отправившей меня до срока на поля Налу. Тогда наш город удостоился великой чести принимать в своих дворцах благого бога страны Кемет, великого фараона Аменхотепа III и его супругу, царицу Тэйе. Эта женщина... Я увидел её впервые во время церемонии в нашем храме, вернее, это она увидела меня, выделила из толпы младших жрецов. Глаза её цвета чёрного дерева и полные губы, будто нанесённые на смуглое лицо пурпурной краской, придавали её красоте что-то страстное, чувственное. То была красота львицы, и это было первое, что подумал я, когда встретился с ней взглядом. Дочь рядового жреца, простого хранителя храмового скота, она была вознесена своевольной любовью фараона на лучезарные высоты и осталась царить на них, божественная, непостижимая Тэйе. Какой бог внушил ей опасную страсть к молодому жрецу Мернепта, быть может, то был карлик Бэс[30], покровитель женщин? Что-то дрогнуло во мне, когда я увидел устремлённый на меня взгляд и понял, что за сила в нём таится. Я не знал женщин, и хотя многие красавицы заглядывались на меня, моё сердце было глухо к любовной песне и начинало стучать быстрее лишь во время особенно таинственных и прекрасных храмовых церемоний. Но тогда я вдруг понял значение этого взгляда, щёки мои вспыхнули, как у девушки, и я едва не уронил чашу, полную благовонных курений. Когда закончилась церемония, я вышел из храма и хотел удалиться к себе, но чья-то рука вдруг схватила меня за край белого жреческого одеяния. Я взглянул — это была чернокожая прислужница царицы Тэйе, и она показала мне своё лицо, приоткрыв край жёлтого покрывала. «Приходи сегодня вечером в сад, окружающий дворец правителя! Когда взойдёт звезда Танау[31], я буду ждать тебя у раздвоенной пальмы и проведу в покои царицы. Таков приказ божественной госпожи, и ты скажешь стражникам у ворот, что несёшь царице снадобье, предохраняющее от укусов насекомых, которым славится ваш храм». Сказав это, она ускользнула прежде, чем я успел задать ей какой-либо вопрос. Что за буря бушевала тогда в моей груди, ведомо лишь моему богу-покровителю и тем богам, к кому я взывал в исступлении, прося просветить мой разум и дать мне хороший совет. До вечера я бродил по храмовому саду, забыв не только о пище и питье, но и о вечерних молитвах. Когда на небе появился голубоватый огонь, предвещающий восход прекрасной звезды Танау, я направился ко дворцу правителя, так и не получив ответа от богов. Сделав всё, как сказала мне прислужница, я отыскал в саду раздвоенную пальму и не успел коснуться рукой её шершавой коры, как та же прислужница вновь возникла рядом со мной и потянула меня за собой. Мы быстро шли по коридорам дворца, и мне казалось, что эта чернокожая девушка уже не раз бывала в нём, так быстро она шла, безошибочно делая поворот в нужном месте. И вдруг она подтолкнула меня вперёд и отступила в сторону, и я замер на пороге покоев, ибо уже не мог уйти. Она уже поднялась мне навстречу, божественная, непостижимая Тэйе. «Знаешь ли ты, зачем я позвала тебя? — прошептала она, обвивая руками мою шею и приближая своё лицо к моему лицу. — О, ты знаешь!» И я увидел, как белое облако её прозрачного платья плавно опускается на пол, расписанный лотосами и птицами. Три часа провёл я в покоях царицы Тэйе, и всё это время она поила меня жгучим вином своей безрассудной любви и была моей рабыней, угождая мне, как только возможно.
29
30